Валерий Попов - В городе Ю.: Повести и рассказы

Алехин молча глядит, и по одобрительному его взгляду чувствую: снова он меня хвалит за смекалку, снова я ухватил какую-то суть! Но какую?

— Вы тоже, наверное, чувствуете, что надо поговорить? — он мягко произносит.

Тоже! Я! Это он — тоже!

— Мы не разбудим вашу даму?.. Может быть, пройдем… в беседку?

Железная беседка возле склепа, на краю кладбища… Хорошее место!

С опаскою обхожу подальше от ведра, смотрю на Алехина… Он как бы сокрушенно разводит руками, выражая: тут нечто выше нас, тут мы не властны!

Сели на железные скамьи. Паутина светится на крестах. Молчание.

— Ну, с чего начнем? — Алехин улыбается.

— Для простоты — лучше с конца! По вашей милости вчера гробанулся?

— По своей, исключительно по своей.

Снова пауза.

Пытки, что ли, к нему применять?

— Почему ведро другое?

— …Вот этот вопрос уже посложней. Знаете, что такое эгрегор?

— Без понятия.

— Ну, это как бы яблоня. Растет на кладбищах. Одно яблочко упало с нее — и сгнило. И все. Для большинства. Остальные яблочки мирно засыхают, так и не востребованные. Хотя и они есть! Эгрегор — это как бы информационный смерч, в котором сплетена вся информация о всех возможностях, которые могли бы быть… но не были! Душа, как червячок, обычно только одно яблочко успевает подточить.

— Ясно. А я, значит, несколько? Почему?

Алехин развел руками: если бы я знал!

— Еще можно это сравнить с игрой в кости…— говорит он.— Как бы кубиком с точками от одной до шести… У кого какой гранью выпадет. А у вас он уже падает несколько раз.

— И все время на двойку?

Алехин улыбается.

— Приблизительно да.

— А как иначе? — спрашиваю.

— Ну… как-то сильнее надо этот «кубик» боднуть. Мы даже приблизительно не представляем, как это выглядит физически…

— Физически это выглядит вот так! — Я ткнул пальцем в себя.

— Именно! — Алехин засмеялся.

— А «боднуть» это можно…

— Правильно! Только смертью… Вы, как всегда, гениальны! — Алехин промолвил.

— Стало быть… «кинуть кости»?

Алехин засмеялся.

— И сколько же мне их «кидать»?

Алехин недоуменно развел руками. Мол, мы только робкие наблюдатели вашей загадочной гениальности!

Опять все — наблюдатели! Исполняю — я! Весь вечер на манеже!

— Во всяком случае… наши антенны вчера,— тут Алехин хотя бы сжалился надо мной, кинул разъясняющий взгляд на крышу,— приняли очень интересный сигнал!

Слава богу, хоть в чем-то признался! Не один, стало быть, я бесчинствую!

— Ваша, выходит, крыша? — в упор спрашиваю.

Усмехнулся. Слава тебе, Господи!

— А я думал, украл! — говорю.

— Ну, что вы! — Он усмехнулся поощрительно.

Старательных, но тупых работников надо поощрять!

— И лестница ваша? — спрашиваю.

— Грешен,— Алехин говорит.

Обложили неплохо — емкостью и индукцией. Резонирующий контур! А я, стало быть, волна? Человек-волна! Неплохо звучит. Так что я — как изобретатель радио Попов, только лучше: и изобретатель и изобретение в одном лице!

— Ну, и как? — нервничая, самый трепетный вопрос задаю.— По-моему, вовремя сигнал прилетел?

Алехин крепко задумался: на каком уровне со мной играть? Потом, видно, решил, что придуриваться не надо.

— Он даже раньше времени прилетел!

…Так вот как будет сигналить «Нырок», если не вынырнет!

…Потом и Геныч, и Ромка выспрашивали меня, естественно, каждый по отдельности: что за дела у меня с Алехиным? Не пропустили ли чего? Всполошились, грушник и црушник!

— В свое время узнаете! — сурово сказал я…

А разговор тот с Алехиным совсем душевно закончился.

— Так что вы сами понимаете — мы с вами т р о н у л и з а г о р л о самую важную вещь в мироздании: ВРЕМЯ!

— Да-а… Надо же, как душа спешит к Богу в рай! Кстати, а почему я жив?

— А это не вы!

Успокоил! И действительно: стоит ли из-за одного эгрегор городить?

— Тут, на кладбище, видимо, огромный эгрегор поднимается к небу вместе с душами: все вероятности, которые были у человека! А вы, как-то улетев, снова «выпадаете в осадок»!.. В другой вариант вашего существования — более благополучный.

— Пач-чему?!

— Если бы кто это знал. Американцы давно уже бьются над этой проблемой, но у них, чтобы одну вероятность на другую заменить, уходит энергия примерно сто водородных бомб!

— А я, значит, так. На одной русской лихости?

Ай да я! Сколько, оказывается, водородных бомб сберегаю народному хозяйству!

Изобретатель радио Попов и его грозоотметчик — в одном лице!

— Но интересно, что в новом моем варианте… ничего и не изменилось, вроде… только ведро. Выходит, в эгрегоре моем… яблочко от яблони недалеко падает каждый раз?

— Да! — Алехин сорвал, потянувшись, какой-то стебелек с зернышками, увлеченно стал жевать.— Именно! Еще один ваш феномен! Наш великий математик Рязанцев, специалист по теории вероятностей, называет это «шпротная упаковка»! — улыбнулся.— Видимо, у вашей мамы один какой-то чрезвычайно мощный ген!

Ясно! Нашли шпрота! Чтобы далеко не улетал!

— Так что… сами понимаете… жизнь перед вами открывается необыкновенная!

— Ну, ясно… Пока не укокошите.

— Ну, зачем же вы так!

— Ну, хорошо… Назовем это Вознесением!

— Хорошо, так и условимся,— вполне серьезно Алехин говорит.

Тут и Магдалинка вышла на крыльцо, смотрит, прищурясь: все ли по плану идет?

…Нет уж, все по моему плану пойдет!

Не на того шпрота напали!

Вежливо простившись с ними, в лес ушел, переползал буреломы. Нет уж!

На прощание Алехин мне сделал комплимент:

— Кстати, с каждым разом вы все лучше!

Сколько же их было — разов? Неужто с самого начала следят?

Вспомнил, как в детстве в пруду тонул.

Вдруг — резко оказался там… Тьма-свет, тьма-свет… волнистая граница, вода. Все глубже всхлипывания — тону в пруду в десять лет! Тьма.

И вдруг оказываюсь в пустом мраморном фойе кинотеатра, мурашки по ногам в коротких штанишках. И ужас! В детстве за разъяснениями к кому обратишься: «Как я здесь оказался? Кто я?..» Помню это явственно. Вхожу в темный зал, чувствую запах курева (тогда курили?), смотрю назад, вижу круги света над головами зрителей, потом гляжу на экран. На нем дымится огромный вулкан. Вдруг сверху к нему свешивается огромная рука и опускает в «вулкан» окурок… Пепельница? Странный фильм! И почему я вдруг оказался здесь, в этом кино? Ничего не помню до этого. Откуда я здесь? Помню свой ужас в темноте… Первое в моей жизни «сальто»? И сколько их было всего?

И что это за «разные вероятности жизни»… Разные отцы?! Капитан Познанский… Маркел? Алехин?! Сколько еще?

«Эль сон тут шосон софт маман»? — «Все суки, кроме маман»?

Сколько же еще у меня «шансов»? И когда этому будет конец? «Спроси у мамы!» Но спросить ее можно только там.