Лев Гурский - Пробуждение Дениса Анатольевича

«Ишь, деловые, раскатали губы! — крупными печатными буквами написал я поперек рапорта наших военно-финансовых стратегов. — А танки кто за вас будет прятать по ущельям? Поручик Лермонтов? Сперва научитесь конспирации, чтобы америкосы не засекли вас из космоса, а уж потом бабки считайте. Короче! Из вин приказываю брать не те, что подороже, а те, что поближе. И если недалеко от границы не найдете ничего, кроме «Агдама» и портвейна «777», — возьмете их. И я вас, гадов, еще дегустировать заставлю!»

К третьей из бумаг, взятых со стола, у меня претензий не было: мои поправки в статью 329 УК — насчет уголовной ответственности за глумление над Юрием Гагариным — были грамотно переведены с русского языка на юридический. Чтобы отправить документ в Думу, достаточно было поставить подпись. Я занес ручку над листом… и вдруг засомневался. А если я и впрямь по пьяному делу предал огласке какой-нибудь компромат на Первого Космонавта? Символ-то он символ, но в свободное от космоса время Юрий Алексеевич был, как и мы, нормальным живым человеком. Подстраховка не помешает.

— Вовчик! — крикнул я. И когда мой референт, заранее втянув голову в плечи, опасливо выглянул из-за двери, я скомандовал ему: — Найди-ка мне мое выступление в Звездном городке… ну где я там про Гагарина рассказывал всякие страсти-мордасти…

И минуты не прошло, как мне на стол легла трехстраничная компьютерная распечатка. А еще через минуту выяснилось, что ненастоящий немец Костя все-таки, подлец, смухлевал: слов «инопланетянин» или «пришелец» я там вовсе не употреблял — при том, что спиртного, судя по всему, употребил немеренно.

Хотя, конечно, подумал я, гибель Гагарина с его напарником не обошлась без определенных… хм… странностей. Не знаю, в какие секретные файлы я успел заглянуть перед встречей с космонавтами и заглянул ли вообще, но некоторые обстоятельства меня смутили. Самолет не должен был упасть — но он упал. Останки тел погибших должны были сохраниться — но там не сохранились ничего, кроме груды железа. Вдобавок на месте аварии военные обнаружили шарообразную капсулу неизвестного металла. В ней будто бы лежал клочок бумаги, на которой почерком, похожим на гагаринский, было написано: «Товарищи! Нас дурят! В 80 году коммунизма не будет!»

Ясное дело, в те советские 60-е рассекречивать странную находку было категорически нельзя — по идеологическим мотивам. А в антисоветские 90-е — уже из опасения выглядеть перед всем миром круглыми идиотами. И вот теперь я, президент Денис Кораблев, по доброте душевной взял да и слил, не фильтруя, эту сомнительную информацию. Интересно, много ли таких уток я запустил в народ?

Ох, беда! Хочешь не хочешь, а придется тебе, Денис Анатольевич, выяснять, чего и сколько ты успел за эти месяцы рассекретить.

Я снова кликнул референта Вову и дал задание. Вскоре передо мной выросла бумажная стопка — тексты моих же выступлений. Всего таких страниц оказалось не меньше сотни. На каждой из них самые важные места были, для удобства чтения, уже отчеркнуты красным.

Кое в чем Ханс-Костя не соврал: судя по датам, я выдавал мелкие и крупные сенсации примерно раз в неделю, но иногда и чаще.

Перво-наперво я наткнулся на свой рассказ о неизвестных фактах из истории советского противоспутникового оружия. Оно, если верить мне же, было создано не в 1970 году, а гораздо раньше, в январе 1958 года, и тогда же успешно опробовано на первом советском спутнике. Произошло это через полчаса после того, как наш первенец вместо привычного «бип-бип-бип» стал посылать в эфир матерные частушки о Хрущеве. Лишь массовое незнание в народе азбуки Морзе спасло авторитет руководства. На следующей же день «антипартийная группа» (Молотов, Каганович, Маленков), ранее выведенная из ЦК, была разом исключена из партии, а у «примкнувшего» Шепилова — в прошлом филолога-фольклориста — еще и конфисковали магнитофон и пишущую машинку «Ундервуд»…

Другая история имела отношение к чернобыльской аварии. Как оказалось, директора ЧАЭС судили зря и зря катили бочку на разработчиков этого типа реактора. На самом деле источник аварии был внешним, а не внутренним: наш северокорейский друг, тогда еще вечно живой товарищ Ким Ир Сен, произвел неудачный запуск баллистической ракеты «Тхонь», которая, вопреки ожиданиям, двинулась не в восточном, а в западном направлении и сумела долететь аж до середины Днепра. Публично ссориться с нашим корейским братом по соцлагерю было гораздо неудобнее, чем распылить на атомы научную репутацию академика Легасова…

Еще одна суперновость, мною рассекреченная, связана была со скандальным полетом Маттиаса Руста — немецкого пилота-любителя, который, вопреки службе ПВО, внаглую приземлился на Красной площади. По бумагам теперь выходило, что полет от начала до конца был инсценировкой: спортивная «сессна» стартовала не из Мюнхена, а преспокойно поднялась с подмосковного армейского аэродрома в Кубинке, да и Руст был безбашенным немцем в еще меньшей степени, чем Зильверс-Селиверстов. Пилота «сессны» звали Матвеем Русановым. Он был вполне дисциплинированным капитаном Главного разведуправления и имел задание Большого ЦК сотворить повод, который позволил бы отправить в отставку все тогдашнее военное руководство СССР. Инцидент готовили в такой дикой спешке, что из числа агентов, владеющих навыком управления одномоторным самолетом, выбрали человека с базовым английским, а не немецким. Потому-то «немец» даже с иностранными журналистами говорил либо по-английски, либо на ломаном русском…

Отложив бумагу с Рустом-Русановым, я наткнулся на историю куда более давнишнюю. Это был рассказ о якобы нераскрытой тайне происхождения Ленина. Получалось, что маленький Володя был не родным, а приемным сыном Ильи Николаевича и Марии Александровны Ульяновых: младенца, обернутого в несколько слоев сухой травы, в 1870 году подобрал ученый Пржевальский, друг семьи Ульяновых, в предгорьях Тибета — в тех местах, где много позднее охотники за так называемыми реликтовыми гоминоидами фиксировали наиболее частое появление пресловутых «йети». Примечательно, что в многотомном наследии Ленина встречалось 23 упоминания о «йети», и всякий раз вождь пролетарской революции с непонятным озлоблением именовал слухи о существовании «снежного человека» то «архиглупостью», то «кретинизмом», то «бессовестной спекуляцией», то «запредельно наглой поповщиной», то «идеалистической чушью», хотя все четыре зарубежные научные экспедиции, щедро финансируемые Совнаркомом в 1918 году по личному указанию Ленина, были посланы именно в горы: три в Тибет, одна — на Памир. И с каждым из руководителей экспедиции Ильич вел в Кремле никем не запротоколированные беседы…