Сергей Кобах - Всем застрявшим в лифте

Не успел я и рта раскрыть, как лицо служивого озарила догадка. Он аж засветился весь.

— А-а-а-а!!! — с радостью Вассермана, победившего в «Своей игре», воскликнул он. — Вы из газеты?!

Я гукнул что-то утверждающее и, наведя фотоаппарат на его напарника, пытающегося уложить третьим рядом на заднее стекло лоток, нажал на спуск.

Старая мыльница громко щелкнула, отчего служивый дернулся всем телом, и зажужжала, перематывая кадр несуществующей пленки.

Проследив взглядом за объектом моей съемки, он на редкость проворно кинулся к напарникам и что-то жарко им зашептал.

Напарники на секунду замерли, по-доброму глядя на меня, потом… Не, я не поверил своим глазам. «Все, все, что было нажито непосильным трудом, все…» Короче, почти полный «Москвич» в мгновение ока был разгружен трудовыми милицейскими руками, а сам наряд, шустро запрыгнув в своего полудохлого Росинанта, рванул с рынка, как америкосы с Сайгона.

Мы с Хохлом радостно, но немного нервно посмеялись и решили на сегодня эксперименты прекратить, а продолжить завтра. Тем более что вложенные деньги были уже отбиты, и последующая торговля обещала чистый навар.

А вечером, нажравшись в общаге и догадавшись, какого геморроя мы случайно избежали, и поняв друг друга с полуслова, мы употребили бананы на закусь. Этими бананами после нас пол-общаги еще неделю закусывали. Когда осталась последняя ветка, пьяный Хохол заметил:

— Смотри, а ведь они пожелтели!

И точно, среди зеленых бананчиков виднелся один, дозревший, светло-желтый фрукт.

Лет десять мне было, когда батя первый раз взял меня на охоту. За неделю до этого я уже не мог спать, переживая, что вдруг все сорвется или батя передумает.

И вот настал день X. Я, сунув ноги в резиновые сапоги, уже час стоял в прихожей, переминаясь с мысли на мыслю и думая, все ли я взял? Батя собирался неторопливо, со знанием дела, периодически останавливаясь и критически оглядывая кучу вещей, посереди которой в кожаном чехле лежала его двустволка.

Наконец подъехал «уазик» и, перегрузив все вещи в него, мы двинулись на сафари.

Я так и думал, что до места мы на «уазике»-то и поедем. Оказалось все не так просто.

Подъехав к берегу Далдына, который пересекал поселок поперек, водитель заглушил мотор, и воцарилось молчание.

«Неужто все?» — сердце упало в сапоги и там съежилось. Это и есть вся охота? Однако я плохо знал батю. Как оказалось.

Через полчаса на другом берегу показалась танкетка, которая, съехав по пологому берегу в тихие воды Далдына, потихоньку погребла в нашем направлении. Батя оживился.

— О! Вот и Витя. — И мне: — Давай, шмотки из машины вытаскивай.

Я до этого подобную технику только на картинках и видел, поэтому можете представить ощущения десятилетнего пацана, впервые забравшегося на сие чудо.

…Чудо, громко рыкнув мотором, лязгнуло траками и покатило в лес. В дороге, которая заняла весь день, ничего необычного не было. На месте нас встретило холодное зимовье, разлившаяся река и холодная погода.

Но на утро все изменилось — светило солнце, река, освобожденная ото льда, спокойно текла, что-то там бурча под берегами, в доме было тепло. Мужики уже успели похмелиться и поэтому обладали настроением, соответствующим окружающей обстановке.

— Ну что, пойдем, уток подсадных поставим? — батя взял вязанку резиновых птиц и направился в заводь. Я, потому как ни разу не видел это священнодейство, кинулся следом.

Утки у отца были какие-то импортные, красивые. Привязанные к кустикам, они плавали как настоящие.

…Весь день мужики просидели, глядя в небо… Птица не шла… И тогда было принято решение, вполне традиционное, но, как я сейчас подозреваю, несколько скоропалительное. А именно — они решили поужинать.

Я остался на посту — ввысь глядящим, а они торжественно скрылись в зимовье. Через пару часов дверь зимовья отворилась, и показался веселый батя. Очень веселый.

— Ну, что, хочешь пострелять? — произнес он волшебные слова.

— Ну так… Ессно! — в зобу от радости что-то сперло, а ноги сами несли меня туда, где, прислоненное к стене зимовья, стояло ружье.

— Ааа… ээээ… Стрелять-то куда? — мой оригинальный вопрос достиг адресата и вернулся в виде ответа

— А вон, в резиновых и стреляй! — Батя был на сто процентов уверен, что я не попаду. Потому и разрешил.

Ружье было тяжелое, неудобное. Прижав приклад к плечу, я почему-то не доставал пальцем до спускового крючка. А если доставал, то приклад ложился мне на плечо сверху. Со стороны казалось, что я держу не охотничье ружье, а фаустпатрон какой-то.

Наконец бате надоело мое обезьянничество. Тем более что уток не предвиделось, а в зимовье еще оставалась водка и жирно-наваристый шулем.

— Давай, — батя сел на корточки, — клади ружье мне на плечо и целься. — Вряд ли по трезвости он решился бы на такое, но тут сами понимаете, природа… речка… солнышко…

Ухнув ему на плечо непослушное орудие, я начал выцеливать резиновую утку.

— Правее… ниже… осторожно… левее… — батя, решив нынешним вечером сделать из меня Робин Гуда, давал дельные советы.

Вообще то я и без него знал, как целиться. Дома у меня было ружье, стреляющее пластмассовыми пробками.

— Ну как? — бате надоело сидеть на корточках, изображая орудийный лафет. — Прицелился? Тогда — огонь!!! — торжественно провозгласил он.

Я до сих пор не могу понять, как мой первый в жизни выстрел получился дуплетом? То ли случайно на оба крючка нажал, то ли еще что. Не знаю.

…От выстрела, а точнее от отдачи, я сверзился на землю тут же. Далее все шло по секундам.

…Пока я падал с ружьем, батя, чуя что оглох, засунул в ухо палец.

…Я упал, попутно этим ружьем огрев отца по голове сбоку.

…Батя, не вынимая пальца из уха и с очень удивленным выражением на лице, начал прикладываться боком на землю.

…Я, чуя нехилые пилюли, осторожно пополз в чащу.

…Дядя Витя, до этого сидевший в зимовье и пивший водочку, решил, вот оно счастье! Утки налетели! В портянках на босое тело он вылетает из зимовья, краем глаза видит притаившегося в кустах отца с ружьем на голове и стайку плавающих уток. Ну не было у мужика времени ни на осмысливание ситуации, ни на идентификацию пернатых.

Припав на колено, дядя Витя начал палить со своей пятизарядки, как со «шмайсера».

…Батя, от канонады приподняв из травы голову и узрев дядю Витю, остервенело расстреливающего что-то там на воде, понял — вот оно, счастье! Утки налетели!

Отрепетированным жестом он переломил свое ружье, вогнал пару патронов и, припав на колено, сделал два выстрела по целям.

Через некоторое время с берега донеслось.

— А ты чо стрелял?!

— А я сморю ты стреляешь! Ну я тоже!