Артур Кангин - ОстанкиНО

Ошалело побродил по пепелищу своей некогда процветающей фирмы.

Хотел было найти поганого дедушку и взлупцевать его, но вовремя остановился. Зачем ему проблемы с Законом?

Прямиком кинулся к заветному лекарю, седобородому гному Пафнутию Эммануиловичу.

Заикаясь от волнения, поведал горькую историю своей катастрофы.

– Как, говорите вы, вторая бутылочка подействовала? – терапевт поднял серебряные брови.

– Болтал, как пятнадцатилетняя девка!

– Что же вы сразу не пришли!

– Неужели теперь ничем не поможешь?

– Есть тут одна новейшая разработочка, – замялся Пафнутий Эммануилович. – Боюсь денег у вас на нее не хватит.

– Последнее отдам!

Врач придвинул листок.

– Пишите расписку, что обещаете мне в ближайший месяц выплатить указанную сумму.

Егорушка намарал.

– Вот и отлично, – улыбнулся гном и спрятал расписку поближе к сердцу. Нырнул в тумбочку стола. Достал бутылку. – Принимайте по наперстку.

– Что это?

– Сыворотка Хитрости. Её пьют агенты ФСБ, перед отправкой на Запад.

Выпил этой сыворотки Егорушка и обалдел.

Как же он свою жизнь испоганил!

Ничего, он еще за себя поборется!

Через корешей-приятелей, а таких он успел нажить в период бурной сексуальной жизни, он вышел на скрывающегося от него Пашу Сивого и с помощью аргументации семизарядного кольта попросил не продавать секреты дедушке с чирьем на носу.

Гадкому старцу устроил небольшую автокатастрофу.

Его мерседес краном вытаскивал из помойной Яузы.

Секретаршу Людочку и редактриссу Ангелину, вымогавших деньги за науку нежной страсти, сплавил в самый жуткий притон Бангкока.

Поднял свой телевизионный бизнес с колен, широко развернул, наполнил карманы звонкой монетой.

Теперь Егорушку Рябоконя с кондачка не возьмешь. Ученый!

Когда нужно быть хитрым, он пьет сыворотку Хитрости.

Когда молчаливым – Безмолвия.

Когда хочется потрепаться за жизнь, принимает на грудь наперсток сыворотки Правды.

Пафнутия Эммануиловича за разглашение государственных тайн, он посадил в Матросскую Тишину.

Взял на мушку деверя эскулапа – фээсбешника медицинского отдела.

Теперь сывороток у Егора сколько угодно.

Наперсток выпил и на коне.

После сорока лет всё только начинается.

– Слушай, да это наш человек! Надо его пригласить к нам на службу. И выясни, каким образом на люди попали наши секретные сыворотки. Найди этого деверя эскулапа, который торгует тайнами Родины в розницу и на вынос. Всё это поручи кому-нибудь. А то в сроки не уложимся. Для закрытия российского телевидения нам отведено, напоминаю, ровно квартал. Возьми-ка на прицел какого-нибудь коммерческого директора. В этом тихом омуте столько чертей! Лови хвостатиков!

Леша Остриков уныло тянул лямку телевизионного коммерческого директора.

Нет, деньги он получал большие, даже очень большие… Но когда тебе скоро стукнет 38, а ты кроме «бабки направо, бабки налево, откат по прямой» ничего не знаешь, – это грустно.

Вдруг осенило! Коммерция коммерцией… Но именно этого требует его сиротливая душа.

Писательство!

Он станет инженером и властителем душ. Его крылатые фразы будут напечатаны в газетах и журналах, зазвучат по ТВ. Не только на родном канале! Сам Президент РФ будет ему вручать позолоченные ордена и медали. Поэты с композиторами со всех ног кинутся сочинять о нем оратории и шлягеры. Гимназистки будут закидывать его росистыми ирисами и ландышами, предлагать целомудренный секс.

Ну, хорошо, писательство…

Но как?

Рванулся к специальной литературе. Как поднять творческий градус?

Вольтер, например, когда ваял нетленки, опускал ноги в тазик с ледяной водой. Кровь ударяла в мозг, и писатель строчил, как бог.

Леша срочно достал из морозилки лёд, слегка растопил и опустил в чавкающую жижицу нежные ступни.

И… не написал ни строчки!

Этот способ явно не для него… Лишь появился легкий насморк и кашель.

Вот! Мопассан вдохновлялся женщинами. Менял их, как перчатки. Красотки приходили всё лучше, рассказы всё блистательней.

Шерше ля фам! Ищите женщину!

Леша закатился в ресторан «Бригантина». Снял божественную цыпочку, Настеньку. Тоненькую, нежную, но с внушительными грудями.

Секс вышел вулканически бурным.

Настя до крови прокусила ему губу, Леша же орал, как токующий вепрь.

После коитуса тут же ринулся к столу, расчехлил ручку с вечным пером, выхватил лист белоснежной бумаги. Сглотнул сладкую слюну предвкушения и… застрял.

Нарисовал рожицу с рожками. Стреляющий танк. Баста!

– Лешенька, я еще хочу! – нарисовалась в проёме двери обалденная Настенька, приподняла и погладила свои груди с темно-коричневыми сосками.

– Брысь, шелапутная!

– Ты чего? Послеоргазмный кризис?

– Отстань!

– Отстану. Только у тебя есть шампанское? «Брют»?

– В холодильнике. На нижней полке, – сквозь зубы процедил Алексей.

Только бы нажираться! Никакой духовности!

Что-то он делал явно не так!

Фантастического траха, как у Мопассана, явно недостаточно для созидания мирового шедевра.

Может быть, Настенька не тянула на роль Музы?

Да, нет же… Грудки – люкс, глаза – бирюза, от всего облика исходит эманация ураганного секса и какая-то завороженная потаённость.

Ага! Ну, как же! Ошарашило, наконец!

Он хочет писать о жизни, а жизни самой и не знает.

Что он кроме этого пропитанного деньгами Останкино знает?

Другую ему надо натуру! Другую!

Как это писал Есенин: «Как жену родную, обнимал березку».

Нет, ты, батенька, сначала природу в себя втяни всеми лёгкими, всеми фибрами, а уж потом жди гимназисток с росистыми ирисами и оральным трахом. Только тогда появится и Президент РФ с алмазными орденами наперевес.

…Начал он с лобызания берёзок. Гладил их шершавый, в черных подпалинах ствол. Обдирая губы до крови, прикладывался к коре.

В рот набивался мох. Лёха жевал его. Не сплёвывал, нет!

Опрометью кинулся к стеклянному столу и… не идёт.

Сердце чувствует, а разум, подлюка, не подсказывает ни словечка.

Тогда Алексей Остриков отправился в ближайший лесок по грибы. Насобирал целую корзину маслят. Чуть не сгинул в коварном болоте. Какой-то шакал слегка прикусил его за лодыжку.

Так, значит! Кусаться!

Леша прикупил ружье и отправился на охоту.

Стрелял в зайца, но промахнулся. Зато сбил какую-то сойку. Пожарил ее на костре, ничего, есть можно. Если очень голоден.

Вернулся домой и – к столу. Навострил ручку «Паркер» и опять – ни одного словечка. Прям ни буквы!

Может, это родовое проклятье? Ведьмы с ведьмаками?

В чём тут дело?!

Люди… Он совершенно не знает людей. Не о зайцах же с сойками писать? Гомо сапиенсы хотят читать только о себе подобных.