Артур Кангин - ОстанкиНО

И тут же оказался среди розовых облаков. Под руки его держали розовые, мускулистые ангелы.

Благообразный, весь в седой бороде, старец сказал с упрёком:

– Достал ты меня, Ванечка!

– Что такое? – сглотнул слюну сценарист.

– Нет меня, нет!

– Ты – Бог? – ошалел Иван.

Старик мрачно посмотрел на него:

– Ты и на Земле меня достал. А тут уж подавно!

Он костяшками пальцев толкнул Фортунатова в лоб.

Пришел в себя Ванечка в пушистом сугробе. Подле храма.

Седобородый старик бил его валенком в живот, повизгивая:

– Ну, есть Бог?! Есть?!

– Есть! – выплюнув кровавую слюну, ответил Иван Фортунатов.

Сейчас Ваня пишет сценарии для религиозного канала. И ходит всегда, как монах, весь в черном.

– Забавно, забавно… Вон как человек в Бога уверовал. Ты его не тронь, еще на наше ведомство беду накличем. Все-таки сценаристы – мелкие птахи. Тут нет раздолья для полёта души. Вернемся к продюсерам. Именно они – закваска Останкино. Скрутим башку одному, другие сукины дети вмиг разбегутся.

В сороковой свой год рождения телевизионный продюсер Марк Лебедев вдруг с ужасом осознал – он смертен!

Эта мысль огрела по голове дубиной.

Семь ночей подряд не спал. Всё думал.

Половина жизни прожита. Самая лакомая часть! Остался жалкий огрызок – старость, болезни, маразм. А затем безумный прыжок в могилу. И это уже навсегда, бесповоротно.

Нет, на это Марк не давал своего согласия!

За что его приговорили к смерти?

За какие грехи? За эти жалкие откаты и ворованные передачи?

Смешно же!

На выручку пришел бар на Страстном – «Под мухой».

Водку там подавали в белых фаянсовых чайниках. Закуски почти никакой. Чайничков таких Марк выпивал без счета.

– Ты понимаешь, – исповедовался он какому-то азовскому водолазу, – если человек смертен, то ни в чем, совершенно ни в чем нет смысла. Нет ни лжи, ни правды. Зачем нужно знать истину, допустим, она даже есть, если живешь лишь миг?

– Драматизируешь, отец, – водолаз рывком выпивал стопарь водки. – Мне вот двадцать один. Жизнь долгая-долгая! Столько еще водочки попью! Столько еще баб поимею!

– Так ведь пустое! – испуганно растирал свои щеки Марк. – И у меня было женщин предостаточно. И что? Разве в этой судороге счастье?

– Прощай, батя! – водолаз вставал во весь свой огромный рост. – Пошукаю себе другую компанию. Очень уж ты меня напрягаешь.

И Марк оставался один. Но ненадолго.

К нему подсаживалась милая женщина. Закидывала ногу на ногу в ажурных чулках. Представлялась:

– Алиса!

– И что?

– Давай знакомиться.

– Ну, давай… Марк!

Он присмотрелся к девице.

Рыжая. С распутными голубыми глазами. Высокая грудь так и ходит под тонкой блузкой.

– Дёрнешь, Алиска! – Марк подвигал ей стопарь.

– Охотно, дорогой.

Выпивали.

Потом Марк целовал Алисины руки. Гладил красивые ноги. Впивался в пухлые, чуть приоткрытые губы.

Мысли о тотальной бренности враз отлетали.

Он чувствовал себя почти бессмертным.

Под утро бар закрывался.

– Поедем ко мне? – предложил он Алисе. – Дома армянский коньяк. Жареная индюшка. Гранатовый сок.

– Поехали. Ты за рулем?

– Ну, конечно.

– Тачка какая?

– «Ауди». Новенькая.

– Кто ты, Марк?

– Телепродюсер.

– Ну так, прокати меня, телепродюсер Марк, с ветерком!

Под утро обнаружил себя тяжко похмельного в измятой постели.

Рядом раскинулась нагая Алиса.

Был у них секс? Не было?

В безжалостном утреннем свете были видны все недостатки ночной гостьи.

Конопатая спина. Чуть отвисший живот. Наверно, рожала. На лице размазана тушь.

Марк сглотнул горькую слюну.

Так был у них секс или не было?

Босяком бежал на кухню. Захлебываясь, выпил бутылку холодного крепкого пива.

На секунду мир прояснялся.

И он оказался чудовищным!

Как ему вежливо выпроводить конопатую Алису?

Ведь, если дать себе волю, он просто выгнал бы гостью взашей.

Нагая Алиса тоже появлялась на кухне. Почесывала ногу, грудь, широко зевала.

– Оденься, – кривился Марк.

– Потом, – томно улыбалась Алиса. – Дай-ка и мне пивка. А затем, если хочешь, трахнемся еще разок. Я только вхожу во вкус.

Значит, секс всё-таки был!

Но какой?

Алиса прижалась к нему всем телом. Руку запустила за резинку трусов:

– Тебе разве плохо?

– Не знаю! – Марк выворачивался из объятий. – Ты, кажется, у меня загостилась.

Алиса обиженно хмурилась:

– Прогоняешь?

– У меня много дел.

– Ладно, я, конечно, уйду. Тебе оставлю визитку. Будет настроение, позвони. Мне было с тобой хорошо. Очень!

– Да, конечно, – Марк опустил глаза.

Оставшись один, Марк достал из бара литровую бутыль вискаря.

Единым махом хватил хрустальный бокал.

Но легче не стало.

Подкатывала тошнота, тряслись руки.

И тут вдруг раздался колокольный звон.

Окна квартиры выходили прямо на церковь.

Удивительно, за все свои сорок лет Марк ни разу там не был.

Виски, наконец, подействовал.

Блевотные позывы прошли. Руки дрожать перестали.

Хватил еще бокал и накинул куртку.

В церковь! К батюшке! Только там его излечат от язвительных мыслей.

Батюшкой оказался толстопузый мужик с окладистой рыжей бородой.

Именно такими изображали попов советские карикатуристы.

Но – плевать!

Виски работал. Накатила волна блаженства.

Заодно со всем честным людом он крестился и кланялся.

Потом стало так хорошо, что Марк даже заплакал.

На словах «Господи, помилуй! Господи, помилуй!» чуть не зарыдал.

Причастился.

Смиренно подступился к батюшке, поцеловал пухлую руку. Тыльная сторона ладони пахла ладаном и детским мылом.

После службы он опять подошел к священнику:

– Мне бы поговорить…

Пузатый поп взглянул на него с укором:

– В церковь в хмельном виде ходить возбраняется.

– Да я ведь в храме впервые…

Священник поднял брови:

– А в Бога-то веруешь?

– С сегодняшнего дня.

– Вижу, сын мой, что-то гложет тебя?

– Мысли о смерти, отец мой!

Сказал, а самому смешно. Ну, какой он ему отец? Они, наверно, ровесники!

– Плоть тленна. Душа бессмертна.

– Да, есть ли она?

– Дурак! Пойдем со мной. Отобедаешь. Вижу тебя надо срочно опохмелиться.

Никогда до этого Марк не мог предположить, что окажется за одним столом со священником и попадьей.

Нелепость какая!

А вот случилось…

Накрывала сама матушка. Высокая, статная, с клубничным румянцем во всю щеку.

Вкушали запеченного гуся с яблоками. Молоки щук. Соленые, скользкие рыжики. Пили брусничную водку.

– Признаюсь, как на духу, – причмокивая губами, сказал священник, он никак не мог наколоть вёрткий рыжик, – я и сам обожаю заложить за воротник.