Андрей Кивинов - Перемена мест

В результате гордость задушили на корню. «Двор у вас что-то не подметен, уважаемым людям зайти противно…» Метлу вручили мелкому романтику. Подметал он, конечно, хуже профессионального таджика, но лучше хулиганистого элемента. Изо всех окон свешивались сотрудники отдела, любуясь жесткой расправой и делая выводы. На втором этаже шли жаркие дебаты по поводу того, кто именно победил в споре. С одной стороны, Лузина действительно сунули в камеру, но уж больно скоро выпустили. Стоит ли зачитывать? При этом народ единогласно сошелся во мнении, что Федоров — герой, каких мало. Гражданский должник, сжав зубы в кулак, энергично работал метлой. Взгляды и разговоры коллег его мало трогали. Больше всего в эту минуту Диму интересовало не собственное шаткое положение по службе, а то, как он будет смотреть Насте в глаза. Позвонил, расписал в сериальных красках, как закрыл ее обидчика. Мужика этого московского, культурного в свидетели пригласил. И что теперь?

Эх, пропади все пропадом!

А подлый элемент двор совсем не подмел. Халтурщик.

Золотов возлежал на больничной кровати жестокой раной вверх и читал журнал, для удобства пристроенный на полу. Последние номера глянцевых бестселлеров обнаружились на тумбочке, из чего Золотов сделал вывод, что больничная библиотека тоже пребывает в отличном состоянии. Это тебе не замусоленные детективы вперемешку со старыми газетами, пристроенные в больничном коридоре у сортира. Звонок нового мобильника оторвал от созерцания отфотошопленной задницы сериальной актрисы.

Надпись на дисплее радовала романтической перспективой. «Настя Великозельская».

— Привет!

— Антон, это Анастасия. Привет. Удобно говорить? — Голос звучал довольно сухо. Не было в нем нежности и теплоты. Словно не их позавчера вместе мутузили по полу.

— Вполне, — не меняя позы, слукавил раненый.

— Антон, ты не будешь против, если я дам твой номер Диме?

Золотов насторожился. Не хватало, чтобы этот ее провинциальный ухажер в погонах принялся звонить и отношения выяснять. Дубинкой перед носом собрался трясти, олень ревнивый?

— Это еще зачем?

— Ему нужны свидетели драки.

А явка с повинной ему не нужна? Показания под протокол в непростом положении Вячеслава Андреевича — это еще хуже, чем несмазанная мылом петля.

— Ну, Насть… А нельзя без протоколов? — вяло спросил он, переворачиваясь в кровати на бок. Ортопедический матрас бережно прогнулся под уважаемыми московскими костями.

— А как? Дима же по закону хочет.

По закону все хотят, но не все могут.

— Хорошо, — нехотя согласился Золотов. Отказ в таком деле выглядел бы подозрительно. — Только я сейчас в разъездах, через три дня буду. У меня кроме Великозельска еще пара городов.

Не рассказывать же красивой девушке, как его подстрелили на охоте! В самое престижное место. Да еще не в охотничий сезон и без лицензии. А Настя еще и раскопает что-нибудь да в сеть выложит — с нее станется. Она же в несистемной оппозиции.

— Спасибо! Приедешь, набери, расскажешь, где был. Пока.

Золотов положил трубку и задумался над щекотливым положением. Три дня в запасе у него есть, а потом? Под протоколом кто подпись ставить будет — Золотов или Плетнев? И врать Насте не хотелось. Но придется.

Раздумья вельможного пациента прервала медсестра, поставившая на прикроватную тумбочку поднос с чаем и сдобным печеньем.

— Ваш чай, Антон Романович!

— Маша, тут есть поблизости красивые города? Что-нибудь с историей?

— А как же! Конечно! С историей полно, а ближайшие красивые — Москва и Петербург…

Плетнев после прогулки с женой пребывал в растрепанных чувствах. У названой супруги подробностей собственной карьеры выяснить не удалось.

— Эта патлатая сказала, что я вроде — театральный режиссер, — поделился он с соседом по палате. — В каком-то коммерческом театре. Пьесу ставлю на спонсорские деньги.

— Ну всяко лучше, чем ассенизатор… Но все равно мутная какая-то разводка.

Константин приподнялся в кровати, развернулся лицом к Плетневу, долго и подозрительно того разглядывал, словно снятого с тела клеща. Энцефалитный или нет?

— Слушай-ка, приятель… А не паришь ли ты тут всем мозги? Может, ты и правда режиссер? Получил бабки на постановку, прогулял, а теперь гасишься? Не, я не в претензии, сам бы на твоем месте помалкивал. Только я тебе как на духу, а ты…

— Да ни от кого я не прячусь! — возмутился Плетнев. — Реально не помню!

— Она фамилию твою назвала?

— Иванов, кажется… А что?

— Там, в вертухайской, комп стоит. Наверняка с интернетом. Ночью можно пошарить. Вот и проверим тогда, кто кому гонит…

— А интернет это что? — деловито уточнил Плетнев, не став спрашивать про «вертухайскую».

— Интернет — это сейчас вся и все.

Плетневу идея понравилась. Кто знает, вдруг сосед прав? Осталось лишь дождаться отбоя.

— Не кисни, Юрок! А хочешь, со знакомым тебя сведу? Он в уголовке работает, опером. У него все всё вспоминают. Безо всяких лекарств. И главное — никаких следов на теле. Мастер!

Антон Романович юмора не понял, но что-то в интонации собеседника заставило поежиться. Прочитав правильную реакцию в глазах Плетнева, сосед громко заржал над собственной шуткой и успокоил:

— Шучу. Некоторые после этого уже ничего вспомнить не могут.

Словно князь Болконский под небом Аустерлица, Плетнев пялился в покоцанный больничный потолок и рассуждал о вечном. Как плохо вдруг оказаться беспамятным. И почему людям так часто хочется забыть происходящее с ними? Это же настоящее мучение — жизнь, когда у тебя полностью отсутствует всякое прошлое. Ты даже точно не знаешь, какой ты человек, хороший или плохой? Что больше любишь — селедку или клубнику? Чем в жизни занимаешься? Маньяк или святой? Или нечто среднее. Особенно неприятно то, что приходится полагаться на других и им верить. А вдруг эти другие пользуются твоим состоянием и специально врут?

Дверь в палату распахнулась, и внутрь ввалилась парочка с цветами и пакетами. Мужчина и женщина. Ровесники. Лет по тридцать. Категорические незнакомцы. Оба с напудренными лицами.

Мужчина всплеснул руками с пакетами и радостно заорал от двери, глядя на Плетнева:

— О-о-о! Юрка! Привет! Привет, родной!

Он небрежно кинул пакеты на стул и бросился с чувством обниматься — как будто забивший мяч футболист с командой. От мужика сильно пахло вчерашним перегаром в сочетании со свежей мятой. Не иначе за дверью сунул в рот какой-нибудь «Орбит». Плюс пудра. В сумме с резким винтажным парфюмом смесь ароматов способна была свалить с ног испанского быка, а не то что нездорового интеллигента.

Винтажный бесцеремонно теребил ошарашенного Плетнева и вопил на всю палату. Требовал немедленного ответа: как же Юрку угораздило так вляпаться? Как он мог всех оставить на произвол, так сказать, судьбы и бухгалтерии?