Тимур Ибатулин - Как мы с папой...[сборник рассказов]

Я люблю весну. Она как подтаявшее мороженное. Уже ярко и светло становиться, течет все, а по ночам холодильник Деда Мороза включается, и морозит, морозит! По утрам даже автомобили у многих спят, и заводиться не хотят; лужи как зеркало, разбежишься и прямо до начальной школы скользишь! Да что там до школы, можно сказать, прямо до класса скольжение пробуешь!!! Еще и веником по дороге получишь, для острастки за испорченные полы. Ну, это не больно, а для порядка. Все знают, что тетя Нюра детей любит — всегда найдет время успокоить и защитить если что.

А сегодня совсем здорово — каникулы начались! Завтра в цирк идем. По этому поводу мама срочно решила подстричь нас с папой. Но папа почему–то отказался. Он быстро собрался и решил все по–другому: предложил меня в парикмахерскую отвести, и «культуру» там навести. Он, еще торопясь добавил, что там пострижет…

подстригет… подстрижет… тьфу ты голова деревянная, в общем — побреется!

Мама нагладила мне брюки и рубашку, одела парадную «телогрейку». Папа, конечно, говорит, что это шерстяная безрукавка, но каждому малышу понятно, что это телогрейка. Я даже считалку знаю: «Быстро, быстро телогрейка, тело мне теплом согрей–ка!!!» А еще мультик есть про кота Матроскина, и вообще… додумать что там «вообще» я не успел, потому как меня собранного взяли за руку и потащили к лифту. Я сильно расстроился, потому что не успел взять с собой любимые игрушки: бравого солдата Прошку, и мотоцикл с педалями, а еще голову от старой куклы — я её хотел на руль одеть. Ведь когда–то на всех кораблях спереди стояли фигуры морских дев! А мой мотоцикл, что — хуже корабля?! И я хочу деву!!!

Папа возвращаться не стал. Мы спускались по лестнице. На лестничном пролете между этажами курил незнакомый дядя. В руке он держал пустую майонезную банку и стряхивал туда пепел от сигареты. Папа собирался поздороваться, но я его перебил, потому что я увидел такое!!! Я сразу забыл об игрушках, и радостно завопил:

— Папа, папа, смотри какой жук у помойки!

Папа быстро глянул в спину дяди с сигаретой, и никак не хотел спуститься к дяде на площадку — сопротивлялся упорно, хотя, мама и говорит, что обычно я быстро нахожу к папе «подход».

Дядя с сигаретой на мой крик повернулся и папа почему–то совсем смутился, а я увидел, что папа совсем не обращает внимания на моего жука. В общем смотрит совсем не туда куда надо. Я решил исправить это и объяснил:

— Да нет же, папа, ты на дядю смотришь! А жук с другой стороны — слева от помойки!

Дядя поперхнулся дымом, а папа неожиданно покраснел лицом, поздоровался, шагнул, и повернувшись к дяде спиной быстро наклонился к жуку.

К моей радости папа положил жука на ладонь и вместе с моим сокровищем мы стали быстро спускаться по лестнице. На выходе из подъезда папа уже почти бежал.

На улице было так солнечно и воробьи так весело чирикали, что я невольно остановился и дернул папу за руку. Он тоже остановился. Посмотрел на меня, глубоко вздохнул, и сказал:

— Да-а, Митька, ты меня так в…

— Па-а…, смотри, весна наступает! — быстро перебил я его. Не люблю когда у папы плохое настроение.

И мы стали смотреть. Мы недолго смотрели, потому что я вспомнил, что забыл дома самое важное — жвачку! А какая может быть у человека жизнь без жвачки?!!! Я шагнул назад, а папа вперед. Мы бы, наверное, долго так соревновались в перетягивании, но у ближнего магазина мелькнула фигура Всеволода Андреевича, это начальник папы. Я, не прекращая борьбы с папой, извернулся и помахал ему рукой. Не знаю заметил ли меня Всеволод Андреевич, но папа его заметил. Оказалось, что папа меня сильней. Что же, я не долго расстраивался, ведь папа пообещал мне целых три жвачки!

В парикмахерской было: много народу, много беготни, и много запахов… Я даже растерялся. Столько было интересного вокруг. На столах стопками лежали цветастые журналы, в клетке что–то неясное орал большущий попугай. В ближнем кресле сидел огромный человек. Что он огромный было понятно сразу, хотя я догадывался, что роста человек не высокого. Сверху у дяди волос не росло, зато по бокам их, кажется, было многовато… очень многовато. Я застыл ошеломленно. Тетя так быстро щелкала ножницами, что я решил, она никак не может попасть по ушам. Я тогда подумал, что скучно мне здесь не будет.

Позади кто–то чихнул и я повернулся. Тете подстригали усы?!!!

Нет, уже подстригли. Точнее подстригли тетю, а усы теперь выдергивали. А кто же чихнул?! А-а, вот оно что! За тетей (с усами) дяде кисточкой махали перед носом. Вот он сморщился и оглушительно вздрогнул. Маленькое облачко из отрезанных волос застыло перед его лицом.

Тут папа немного сжал мою руку, наклонился, и тихо сказал на ухо:

— Митька, видишь сколько народу? У меня в куртке деньги и телефон, а рядом на кресле сумка. Смотри внимательнее, я на тебя надеюсь!

Я часто закачал головой — обрадовался, что мне доверяют такое важное дело. Папа отошел, а я стал смотреть на рыбок. Меня жутко интересовал вопрос «А питаются ли попугаи рыбой?», «А рыбы знают, что рядом с входом ошивается кот?», «А что кот больше любит — рыбу или попугаев?», «А что будет, если сейчас открыть клетку с попугаем и запустить кота?»

Я так замечтался, что не заметил, как около вещей оказался какой–то под кочан обритый тип. Самое страшное, что он нагло схватил папину куртку. Оглянулся, и потянулся к сумке.

Я задохнулся от такой наглости. В следующую секунду я орал как будто меня режут и складывают на сковородку, я визжал так, что у самого звенело в ушах, и, наверное, не только у меня одного. Я вмертвую вцепился в куртку и сумку и вопил:

— Па–п–ка, па–па!!! Где ты?!!!

Слезы брызнули у меня из глаз. Я видел, как парикмахерша бежала ко мне от дальнего окна с огромным феном наперевес. Я слышал, как огромный дядя отбивался от другого парикмахера и все пытался подняться мне на помощь из своего тесного кресла. Дверной проем перекрыл своим телом огромный мужичина и грозно засучивал рукава. Бритый тоже все это видел, хватка его ослабла. Он обмяк. Я понял, что ничего страшного уже не случиться, потому что мне все пришли на помощь! И только папа, родимый папочка, где–то застрял. Бросил. Не услышал крик о помощи…

И тогда я заревел. Отчаянно и… безнадежно. А чужой, лысый дядька, вдруг, как–то очень знакомо икнул, наклонился и мягко притянул меня к себе, обнял и поглаживая стал легко постукивать по спине, словно баюкая. Так могла бы сделать мама или, еще папка… Я несмело отодвинулся и задрал голову.

Можно изменить в человеке все, но глаза… эти глаза Митька узнал бы среди миллионов других. Митька улыбнулся и потянулся к ним: