Борис Шапиро-Тулин - Происшествие исключительной важности, или Из Бобруйска с приветом

Что касается проблем с таинственным диском, то стечение обстоятельств, при котором он попал наконец к человеку, демонстрирующему преданность советской власти как на физическом, так и на духовном уровне, несомненно, должно было бы обнадежить пребывавшего в глубокой депрессии майора. Некоторую порцию оптимизма мог бы добавить ему и тот факт, что Феликс Вальдемарович считался не только товарищем по партии, но и косвенным образом был причастен к зловещей улике, так как именно он, сам того не подозревая, вызвал к жизни операцию по разоблачению банды космополитов, поведав в разговоре с покойным Устюговым про мастерство доктора Беленького. А раз так, то момент истины неотвратимо приближался, и Устин Пырько должен был бы молить бога, чтобы тот, забыв об обидах, нанесенных ему ретивыми почитателями коммунистических догм, проявил все-таки толику человеколюбия и направил мысли Феликса Вальдемаровича в нужном для дальнейшей карьеры майора направлении.

Но, как это порой происходит в судьбоносных проектах, в самое неподходящее время возникает вдруг какая-нибудь неприметная трещинка, которая, несмотря на ее малость, в одно мгновение разрушает все тщательно выстроенные схемы.

В случае с исчезнувшим диском так все и вышло. Дело в том, что Феликс Вальдемарович оказался маниакально брезглив по отношению ко всяким грязным или порванным постельным принадлежностям. Его жена была вынуждена менять белье на супружеском ложе чуть ли не каждый день, а если это по какой-либо причине оказывалось невозможным, то перед сном ей вменялось в обязанность прогладить раскаленным утюгом простыни и наволочки, наподобие заботливых мамаш, которые поступали так с выстиранными пеленками, прежде чем запеленать в них своих младенцев.

Эта странность, несовместимая с советским патриотизмом, перечеркнула все предполагаемые надежды майора Пырько. Увидев, что трофей, внесенный в кабинет Лидией Васильевной Жмых, завернут в наволочку со множеством заплат, да еще перевязан грязной бельевой веревкой, директор школы энергично затряс головой и голосом, срывающимся от острого чувства омерзения, приказал немедленно отнести эту гадость к Аиде Израилевне, чтобы она вернула эту гадость туда, откуда ее сын эту гадость сумел добыть.

Трижды в одной фразе подтвердив свое отношение к предмету, который держала в руках Кидивониха, он распахнул перед оторопевшей учительницей дверь и едва ли не силком вытолкнул ее в коридор.

Дом, в котором жила семья Кургонял, был известен в городе под именем Порт-Артур. Построили его сразу после русско-японской войны, и выглядел он довольно внушительно, с собственным внутренним двором, обрамленным по периметру массивными кирпичными стенами, внутри которых, как в каком-то хитроумном лабиринте, существовало непредсказуемое переплетение коридоров и лестничных маршей. Во внутренний двор вела исписанная множеством матерных слов полукруглая арка, а сам двор, лишенный всяческой растительности, создавал полное ощущение колодца с двумя перпендикулярно расположенными выходами: одним – наверх, прямиком к небесным чертогам, и другим – на рыночную площадь, ибо дом был построен на самом краю шумного бобруйского торжища.

Помимо своих архитектурных особенностей дом этот славился тем, что под гулкой каменной аркой в годы алчного самодержавия существовала скрытая от царских ищеек беспошлинная торговля крепкими спиртными напитками, плавно перешедшая уже в советское время в продажу из-под полы дешевого самогона, известного под торговой маркой «Борбулька».

Удивительно, но по поводу названия «Порт-Артур» среди горожан не существовало ни одной достойной версии. Можно, конечно, предположить, что дом-крепость возвели на случай вторжения японских кораблей в местные территориальные воды с целью захвата лакомого сегмента ликеро-водочного бизнеса, процветавшего в каменной подворотне. Но, во-первых, местные территориальные воды, ведущие свое начало от городской бани в виде ручейка под названием Вонючка с последующим впадением его в реку Березина, вряд ли были пригодны для японских эсминцев, а во-вторых, бобруйчане так исхитрились маскировать торговлю спиртными напитками, пряча бутылки с горячительной жидкостью в больших молочных бидонах или, на худой конец, в бочках с селедкой, что японцам ничего не оставалось бы, как признать свое стратегическое поражение и бесславно возвратиться к родным берегам.

Честно говоря, «Порт-Артур» был головной болью не только для предполагаемых японцев, но и для тех жителей Бобруйска, которые впервые попадали внутрь его крепостных стен. Отыскать нужную квартиру в затейливом переплетении больших и малых коридоров без профессионального проводника было практически невозможно. Лидия Васильевна поняла это после того, как, проплутав с полчаса по разным этажам и собрав всю коллекцию ароматов от пригоревшей на сковородке трески до стойких запахов кошачьих испражнений, снова оказалась во дворе, причем на том же самом месте, откуда начала свое рискованное путешествие. Пришлось расспросить стоящую в облаке пыли толстую аборигенку, которая, повесив на веревке гобелен с рыцарским турниром, изъятым, видимо, в качестве трофея из какого-то немецкого замка, дубасила увесистой колотушкой по лошадям и всадникам с такой силой, что звук от этих ударов напоминал артиллерийскую канонаду, уже основательно подзабытую мирными горожанами. Аборигенка с неохотой оторвалась от своего занятия и, давая скупые пояснения, нарисовала на грязном снегу план продвижения к жилищу Серика Кургоняла, добавив в конце, что с удовольствием поместила бы это «ходячее недоразумение» рядом с гобеленом и попробовала бы выбить из него всю дурь, с которой не справляются его несчастные родители.

Лидия Васильевна, стараясь следовать инструкции, прошла по главному коридору, спустилась в полуподвал, добралась до его конца, повернула направо, а затем, поднявшись по лестнице на четвертый этаж и еще раз повернув направо, оказалась между двух дверей, расположенных по обе стороны темного тупика. Какая из них, обитых одинаковым дерматином, принадлежала семье Кургонял, было неясно, но, постучав в каждую и не получив ответа, Лидия Васильевна с ужасом отвергла мысль о еще одном посещении этого коммунального монстра, а потому положила предмет, отобранный у Серика, посредине неприветливого кирпичного аппендикса, справедливо полагая, что в конце концов ее посылка будет доставлена по назначению.

Если бы у майора Пырько существовал свой ангел-хранитель, он наверняка не преминул устроить свое дежурство в коридорном тупике прямо над пресловутым диском, который все еще был завернут в старую наволочку, крест-накрест перевязанную обрывком бельевой веревки. И уж он-то, в отличие от Кидивонихи, дождался возвращения домой Аиды Израилевны, проследил, чтобы та, выяснив у Серика, откуда взялся очередной сюрприз, отнесла его со слезами на глазах и кучей извинений к Семену Розенбахену, и тогда ангел-хранитель мог бы удовлетворенно взмахнуть крыльями и пристроиться за плечом своего подопечного в полной уверенности, что все наконец вернулось на круги своя.