Виктор Рябинин - Леди в бане

С этими словами он изящным движением выхватил из-под полы подарок и с низким реверансом преподнёс его хозяйке замка.

– Зачем вы так потратились? – воскликнула зардевшаяся от такого внимания Сосанна, развернув свёрток и увидев столь прелестный подарок.

– Душа моя, – достойно ответствовал маркиз, – ваш бриллиант должен находиться в достойной оправе, но я немедля повешусь, если это не ваш размер!

– О, маркиз, – возопила женщина, – не пугайте меня столь жуткостно! Я сейчас же примерю ваш презент. Лизанна, – кликнула она то час же прислугу и вновь обратилась к дорогому гостю: – А вы пока присядьте в кресла рядом с канделябрами. Там же найдёте бутыль с бенедиктином, поэтому чувствуйте себя как на домашних палатях.

Лизанна не заставила себя долго ждать, и пока маркиз, расслабленно разложившись в креслах, уверенно наливал первый бокал, уже начала разоблачать госпожу из дорогих, в парче и жемчуге, одежд. Она привычно и без суеты скинула с Сосанны платье, расшнуровала тугой корсет, и отбросила его на стоящую рядом тахту.

И пред очами маркиза предстало почти в голом виде розовое тело возлюбленной. Её грудь, украшенная двумя литыми, не испорченными кормлением многочисленного потомства гроздьями, достойными украшать лучшие виноградники Бургундии, призывно сияли в свете люстр, а, не носивший утробных тяжестей живот, матово отражал трепетные лучи истекающих воском свечей. И лишь самодельные штанишки из домотканого сукна, простенько, но со вкусом вышитые гладью, мешали гостю насладиться полным откровением телесного чуда хозяйки.

Тем временем служанка, скромная девушка неброской красоты из крестьянской семьи среднего достатка, уже гладила груди своей госпожи, согревая их теплом своих натруженных ладоней, а затем, не спеша, стянула последний оплот целомудрия с пышных бёдер Сосанны.

Орест даже забыл про очередной бокал, наблюдая за умелыми действиями Лизанны. Он весь обратился в чувство зрения. И вот показалась мшистая поросль пониже обворожительного пупка, а по мере обнажения, она становилась всё буйнее и завлекательнее, пока полностью не предстала во всей своей клиновидной и рыжей красе в стиле Людовика XIV.

И маркиз возликовал в душе, воздав должное чутью и вкусу в выборе подарка. Он живо представил себе, сколь соблазнительно и грациозно будет выглядеть маркизетка в постели под одеялом и в модных панталонах, ибо полураздетая плоть всегда притягательнее в своей сокрытой тайне, чем полностью обнажённый и банный вид её.

Пока маркиз ликовал в дебрях своих умозаключений, Лизанна, в силу вышколенных обязанностей, в припадке нежной признательности обхватила госпожу руками за бёдра и, упав на колени, уткнулась лицом в её медноволосое логово, мгновенно подавшееся вперёд и преисполнившееся ответным дружеским участием любовного вдохновения.

И маркиз тут же потерял чувство умеренного любопытства, бесстыдно вперив свой взгляд в открывшуюся тайну интимного быта женщин.

А Лизанна уже покрывала поцелуями лоно хозяйки, захватывая губами медные кольца, а затем медленно выпуская их из своих пунцовых уст. Сосанне же, эта игра, без сомнения, нравилась, и она, переступив, пошире расставила свои точёные ножки. Губы служанки заскользили уже по опрокинутой вершине рыжего треугольника. И вот её язык, выпрыгнув из полураскрывшихся губ, заметался по этой вершине, иногда полностью и подолгу пропадая в её алом развале, а иногда лишь его розовый кончик ласкал что-то хорошо ему знакомое, где-то чуть выше того места, в котором он прятался полностью. Порой же служанка лишь кончиком носа раздвигала буйные заросли и тёрлась им в притягательном для обеих проказниц месте королевской бородки.

Сосанна уже полностью отдалась во власть любовной забаве. Она обхватила голову девушки руками и стала помогать ей встречными движениями своего тела, отчего язычок Лизанны стал всё чаще проникать в своё мохнатое убежище на всю возможную глубину. И Сосанна трепетала всем своим прекрасным телом, а её пышные груди вздымались и ходили ходуном в опасной близости от головы служанки. Но вот, наконец, любовницы одновременно издали лёгкий стон удовлетворённой плоти и отстранились друг от друга.

Тот час же и маркиз в истоме откинулся на мягкой мебели. Он как бы сам принял участие в этой игре, сопереживая и мысленно помогая участницам. Ведь это было, поистине, упоительное зрелище для чувствительного мужчины. Тем более, во многом просвещённого дальними военными походами.

Между тем, Сосанна с помощью служанки примеряла обновку. Панталоны подошли в самый раз и были весьма к лицу.

Полностью одевшись, хозяйка вновь пригласила гостя к столу, накрытому уже на два куверта.

За десертом она задумчиво сказала:

– Дорогой, какие всё-таки испорченные нравы у наших простолюдинок!

– Да, уж! – согласился Орест, чувствуя бурный прилив сил и готовность к попранию моральных устоев даже имущего сословия. – Я и сам давно это заметил.

И с этими словами благородный маркиз обеими руками полез под подол дамы сердца.

Еремей Потапыч Блохастов, что из Мокрых Хвостов, мужик был видный. Но не статью и удалью, по причине кротости нрава и лёгкости мысли, выделялся он не только среди односельчан, но и жителей далёкого Захвостья. А славился Еремей Потапыч по всей округе исключительным умением игры на трёхрядной гармонии любимых народом произведений. Причём, без устали и в любом состоянии трезвости.

Кто бы другой, с высоким о себе личным мнением или, скажем, с городской заносчивостью, давно бы зарыл такой талант в единоличную землю, а то сушил бы его в кругу семьи, но вот Потапыч бережно взрастил свой дар и поставил его в услужение простому трудовому человеку.

Обладая отменным нюхом на всякого рода крестины и свадьбы. Еремей являлся на торжества без особых приглашений и, как правило, к разгулу веселья становился самым желанным из непрошеных гостей, наяривая на трёхрядке всё, чего требовало застолье или его собственная душа. Вот эта оборотистость и позволила ему прославиться как музыканту и свойскому человеку, но с другой стороны даже к сорока пяти годкам не допустила до обзаведения хозяйством и прочей семейственностью. Последнее, впрочем, не очень смущало Потапыча, так как трёхрядка раскидывала сети не только вдовам и перестаркам, но и прочей девичьей поросли в пору телесного томления.

Словом, музыкант жил играючи и припеваючи, пока не случился с ним большой конфуз по причине любовных игрищ и родственного кровосмешения на почве именин.

Случилось это непотребство в Старых Хвостах за неделю до Троицы.

В тот памятный день острый нюх не подвёл Еремея, и он уже к полудню заявился со своей гармонией, в самый разгар празднества по случаю новорождённого чада, к своему полузабытому родственнику четвёртого колена Михаилу.