Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]

— Как возможно, чтобы не прописывались. Где же это видано, чтобы не прописываться в чужом месте! Почем они нас знают! А вдруг мы беспаспортные! Вот, брат, бери паспорт… — протянул слуге Николай Иванович книжку.

— Pas passeport… Seulement la carte… — упрямился слуга.

— Да что ты его задерживаешь-то! Ну, дай ему свою карточку. Ведь для чего же нибудь ты велел сделать свои карточки на французском языке.

Николай Иванович пожал плечами и подал карточку. Слуга удалился.

— Глаша, знаешь, что я полагаю? — сказал Николай Иванович по уходе слуги. — Я полагаю, что тут какая-нибудь штука. Где же это видано, чтобы в гостинице паспорта не брать в прописку!

— Какая штука?

— А вот какая. Не хотят ли они отжилить наш багаж, наши вещи? Мы уйдем из номера, вещи наши оставим, вернемся, а они нам скажут: да вы у нас в гостинице не прописаны, стало быть, вовсе и не останавливались, и никаких ваших вещей у нас нет.

— Да что ты! Выдумаешь тоже…

— Отчего же они паспорт не взяли в прописку? Паспорт в гостиницах прежде всего! Нет, я внизу во что бы то ни стало всучу его хозяйке. Паспорт прописан, так всякому спокойнее. Ты сейчас и в полицию жаловаться можешь, и всякая штука…

Глафира Семеновна между тем напилась уже кофею и переодевалась.

— Ты смотри, Глаша, все самое лучшее на себя надевай, — говорил Николай Иванович жене. — Здесь, брат, Париж, здесь первые модницы, первые франтихи, отсюда моды-то к нам идут, так уж надо не ударить в грязь лицом. А то что за радость, за кухарку какую-нибудь примут! Паспорта нашего не взяли, стало быть, не знают, что мы купцы. Да здесь, я думаю, и кухарки-то по последней моде одеты ходят.

— Да ведь мы на выставку сейчас поедем… Вот ежели бы в театр… — пробовала возразить Глафира Семеновна.

— Так на выставке-то, по всем вероятиям, все как разряжены! Ведь выставка, а не что другое. Нет, уж ты новое шелковое платье надень, бархатное пальто, визитную шляпку и бриллиантовую брошку и бриллиантовые браслетки.

— Зачем же это?

— Надевай, тебе говорят, а то за кухарку примут. В модный город, откуда всякие наряды идут, приехали, да вдруг в тряпки одеться! Все лучшее надень. А главное, бриллианты. Да и спокойнее оно будет, ежели бриллианты-то на себе. А то, вон видишь, паспорта даже в прописку не взяли, так как тут бриллианты-то в номере оставлять! У тебя бриллиантов с собой больше чем на четыре тысячи.

— Вот разве только из-за этого…

— Надевай, надевай… Я дело говорю.

Через четверть часа Глафира Семеновна оделась.

— Ну вот, так хорошо. Теперь никто не скажет, что кухарка, — сказал Николай Иванович. — Вот и я бриллиантовый перстень на палец надену. Совсем готова?

— Совсем. На выставку поедем?

— Конечно же прямо на выставку. Как выставка-то по-французски? Как извозчика-то нанимать?

— Алекспозисион.

— Алекспозисион, алекспозисион. Ну, тронемся…

Николай Иванович и Глафира Семеновна сошли с лестницы. Внизу Николай Иванович опять всячески старался всучить свой паспорт в прописку, обращаясь уже на этот раз к хозяину и хозяйке гостиницы, но те также наотрез отказались взять: «Се n’est pas nеcessaire, monsieur».

— Нет, уж ты что ни говори, а тут какая-нибудь штука да есть, что они паспорта от нас не берут! — воскликнул Николай Иванович, выходя из подъезда на улицу, и прибавил: — Нужно держать ухо востро.

— Батюшки! Да тут и извозчиков нет. Вот в какую улицу мы заехали, — сказал Николай Иванович жене, когда они вышли из подъезда гостиницы. — Как теперь на выставку-то попасть?

— Язык до Киева доведет, — отвечала храбро Глафира Семеновна.

— Ты по-французски-то тоже одни комнатные слова знаешь или и другие?

— По-французски я и другие слова знаю.

— Да знаешь ли уличные-то слова? Вот мы теперь на улице, так ведь уличные слова понадобятся.

— Еще бы не знать! По-французски нас настоящая француженка учила.

Николай Иванович остановился и сказал:

— Послушай, Глаша, может быть, мы на выставку-то вовсе не в ту сторону идем. Мы вышли направо из подъезда, а может быть, надо налево.

— Да ведь мы только до извозчика идем, а уж тот довезет.

— Все-таки лучше спросить. Вон над лавкой красная железная перчатка висит, и у дверей, должно быть, хо зяин-перчаточник с трубкой в зубах стоит, — его и спроси.

Напротив, через узенькую улицу, около дверей в невзрачную перчаточную лавку стоял в одной жилетке, в гарусных туфлях и в синей ермолке с кисточкой пожилой человек с усами и бакенбардами и курил трубку. Супруги перешли улицу и подошли к нему.

— Пардон, месье… — обратилась к нему Глафира Семеновна. — Алекспозисион — а друэ у а гош?

Француз очень любезно стал объяснять дорогу, сопровождая свои объяснения жестами. Оказалось, что супруги не в ту сторону шли, и пришлось обернуться назад.

Вышли на перекресток улиц и опять остановились.

— Кажется, перчаточник сказал, что направо, — пробормотала Глафира Семеновна.

— Бог его ведает. Я ничего не понял. Стрекотал, как сорока, — отвечал муж. — Спроси.

На углу была посудная лавка. В окнах виднелись стеклянные стаканы, рюмки. На стуле около лавки сидела старуха в красном шерстяном чепце и вязала чулок. Опять расспросы. Старуха показала налево и прибавила:

— C’est bien loin d’ici, madame. Il faut prendre l’omnibus… [10] Это очень далеко, мадам, надо сесть в омнибус ( фр. ).

Взяли налево, прошли улицу и очутились опять на перекрестке другой улицы. Эта улица была уже многолюдная; сновало множество народу, ехали экипажи, ломовые телеги, запряженные парой, тащились громадные омнибусы, переполненные пестрой публикой, хлопали, как хлопушки, бичи кучеров. Магазины уже блистали большими зеркальными стеклами.

— Rue La Fayette… — прочла надпись на углу Глафира Семеновна и прибавила: — Эта улица зовется рю Лафайет. Я помню, что я что-то читала в одном романе про рю Лафайет. Эта улица мне знакома. Однако надо же взять извозчика. Вон порожний извозчик в белой шляпе и красном жилете едет. Николай Иваныч, крикни его! Мне неловко кричать. Я дама.

— Извозчик! — закричал Николай Иванович.

— Да что ж ты по-русски-то. Надо по-французски.

— Тьфу ты, пропасть! Совсем забыл, что здесь по-русски не понимают. Как извозчик-то по-французски?

— Коше.

— Да так ли? Кажется, это ругательное слово? Кажется, коше — свинья.

— Свинья — кошон, а извозчик — коше.

— Вот язык-то… Коше — извозчик, кошон — свинья!..

Долго ли тут перепутаться!

— Да кричи же, Николай Иваныч!

— Эй, коше! Мусье коше!

— Ну вот, пока ты собирался, его уже взяли. Вон какой-то мужчина садится в коляску. Так здесь нельзя… И что это у тебя за рассуждения! Вон еще едет извозчик. Кричи.

— Коше! — крикнул опять Николай Иванович и махнул ему зонтиком, но извозчик сам махнул ему бичом и отвернулся. — Не едет. Должно быть, занят.