Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]

— Разбери, что он бормочет, Николай Иваныч! Да выгони ты его, бога ради. Я говорю — алле, алле, а он стоит и бормочет.

— Гарсон! Вон! Проваливай! — крикнул Николай Иванович и энергически указал на дверь.

Шаг за шагом, оглядываясь и покачивая головой, коридорный вышел за двери.

— Дикие, совсем дикие здесь люди, — сказала Глафира Семеновна. — А еще Париж! Про Париж-то ведь у нас говорят, что это высшая образованность.

Вскоре вода в тоненьком жестяном чайнике закипела, и Глафира Семеновна, насыпав чай в другой чайник, принялась его заваривать. Через минуту супруги наслаждались чаепитием.

— Соленого-то с вечера поевши, так на утро куда как хорошо основательно чайком побаловаться, — говорил Николай Иванович, выпив стакан чаю и принимаясь за второй.

— Конечно, уж во сто раз лучше, чем кофейное хлебово из суповых чашек суповыми ложками хлебать.

Пили они чай из стаканов, находившихся в их комнате при графинах с водой, без блюдечек и при одной чайной ложечке, захваченной для дороги из Петербурга. Дабы не распалять еще раз любопытство коридорного относительно питья спирта и приготовления чая, они не звали его вторично и не требовали чайной посуды.

Напившись в охотку чаю с бутербродами, супруги стали собираться в магазин «Де Лувр». Глафира Семеновна оделась уже скромно — в простенькое шерстяное платье и в незатейливый плащ из легонькой материи.

— Ей-ей, не стоит здесь хороших нарядов трепать, право, не для кого. Дамы все такая рвань, в обтрепанных платьишках, — говорила она в свое оправдание, обращаясь к мужу.

Сойдя вниз, в бюро гостиницы они справились у хозяйки, далеко ли отстоит Луврский магазин.

— Pas loin, madame, pas loin, — отвечала хозяйка и принялась с жестами рассказывать, как близко отстоит магазин, показывая дорогу по плану Парижа, висящему на стене около конторки бюро.

— Поняла ли что-нибудь? — спросил жену Николай Иванович.

— Ничего не поняла, кроме того, что магазин недалеко. Но ничего не значит, все-таки пойдем пешком. Язык до Киева доведет. Надо же посмотреть улицы!

Уличное движение было в полном разгаре, когда супруги вышли из гостиницы и, пройдя переулки, свернули в большую улицу Лафайет. Городские часы, выставленные на столбе на перекрестке улицы, показывали половину одиннадцатого. Громыхали громадные омнибусы, переполненные публикой, вереницей тянулись одноконные коляски извозчиков, тащились парные ломовые телеги с лошадьми, запряженными в ряд и цугом, хлопали бичи, подобно ружейным выстрелам, спешили, наталкиваясь друг на друга и извиняясь, пешеходы; у открытых лавок с выставками различных товаров на улице, около дверей, продавцы и продавщицы зазывали покупателей, выкрикивали цены товаров и даже потрясали самими товарами.

— Tout en soie… Quatre-vingt centimes le mètre! — визгливым голосом кричала миловидная молодая девушка в черном платье и белом переднике, размахивая распущенным куском красной шелковой ленты.

— Aucune concurrence! — басил какой-то рослый усатый приказчик в дверях лавки, показывая проходившей публике поярковую шляпу и в то же время доказывая, что шляпа не боится дождя, поливал ее из хрустального графина водой.

Около некоторых из этих товарных выставок с обозначением цен на каждом предмете толпилась публика и рылась в товаре, торговалась, почти совершенно загораживая тротуар, так что не желающим протискиваться сквозь толпу приходилось сходить на мостовую. А на мостовой среди проезжавших извозчичьих экипажей, омнибусов и ломовых телег лавировали разносчики с лотками, корзинами и ручными тележками, продавая зелень, плоды, печенье и тому подобные предметы. К их крикам присоединялись и крики блузников-мальчишек, сующих проходящим листки с рекламами и объявлениями от разных магазинов, крики продавцов газет, помахивающих листами нумеров и рассказывающих содержание этих нумеров.

Какой-то мальчишка-газетчик, махая руками, очень сильно толкнул Глафиру Семеновну, так что та даже соскочила с тротуара и сказала:

— Вот подлец-то! И чего это только полиция смотрит и не гоняет их с дороги!

— Действительно, беспорядок, — отвечал Николай Иванович, замахиваясь на убегающего мальчишку зонтиком. — И ведь что обидно: не можешь даже обругать его, мерзавца, не зная по-французски ругательных слов. Глаша! — обратился он к жене. — Ты бы мне хоть тричетыре ругательных слова по-французски сказала, чтоб я мог выругаться при случае.

— Как я скажу, ежели я сама не знаю… Нас ругательным словам в пансионе не учили. У нас пансион был такой, что даже две генеральские дочки учились. Все было на деликатной ноге, так как же тут ругательствам-то учить!

— Да, это действительно. Но должна же ты знать, как «мерзавец» по-французски.

— Не знаю.

— А подлец?

— Тоже не знаю. Говорю тебе, что все было на деликатной ноге.

— По-русски его ругать — никакого толку не будет, потому он все равно не поймет, — рассуждал Николай Иванович. — Ты не знаешь, как и дубина по-французски?

— Не знаю. Дерево — арбр, а как дубина — не знаю. Да отругивайся покуда словами: кошон и лань, что значит осел и свинья.

— Что эдакому оболтусу, который тебя толкнул, свинья и осел? Надо как-нибудь похлеще его обремизить, чтобы чувствовал.

— Да ведь это покуда. Ну а насчет хлестких слов я дома в словаре справлюсь. Кошон — очень действительное слово.

Случай обругать сейчас же и представился. Из-за угла выскочил блузник с корзинкой, наполненной рыбой. С криком: «Il arrive, il arrive l’marquereau!» — он наткнулся на Николая Ивановича и хотя тотчас же извинился, сказав: «Pardon, monsieur», но Николай Иванович всетаки послал ему вдогонку слово «кошон». Услыхав это слово, блузник издалека иронически крикнул ему:

— Merci, monsieur, pour l’amabilité.

— He унялся, подлец? — грозно обернулся Николай Иванович к блузнику и спросил жену, что такое сказал блузник.

— За любезность тебя благодарит, — отвечала Глафира Семеновна.

— За какую любезность?

— А вот что ты его кошоном назвал. Учтивости тебя учит. Он тебя хоть и толкнул, но извинился, а ты ему все-таки: «Кошон».

— Ах, он подлец!

Николай Иванович обернулся к блузнику и издали погрозил ему кулаком. Блузник улыбнулся и в свою очередь погрозил Николаю Ивановичу кулаком.

— Скажите на милость, еще смеет в ответ кулаком грозиться! — воскликнул Николай Иванович и хотел броситься к блузнику, но Глафира Семеновна удержала его за рукав.

— Оставь… Ну что затевать скандал!.. Брось. Ведь может выйти драка. Плюнь… — сказала она.

Супруги выходили на площадь Большой Оперы.

На площади Большой Оперы супругов осадили со всех сторон барышники, предлагающие билеты на вечерний оперный спектакль. Барышники осаждали наших героев даже и тогда, когда эти последние подошли к городовому и стали его расспрашивать, как пройти в Луврский магазин, — и городовой нисколько не препятствовал этой осаде, что несказанно удивило их.