Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]

— Верно. Но танцевального-то действия все-таки нет. Ты посмотри: одна только танцовщица и надсаживается, даже взмылилась, от нее уж пар валит, а ей никто не помогает. Балет должен состоять из танцев. Все пляшут, все подпрыгивают, все кружатся, — вот это я понимаю.

— Верно, уж здесь такой обычай…

Переменилось несколько картин со скорой переменой, и опустили занавес. Начался антракт. Супруги начали наблюдать публику.

— Удивительное дело, что и здесь, в театре, нет хороших нарядов на публике. Оказывается, что я лучше всех одета, — сказала Глафира Семеновна. — Даже обыкновенных-то, простых модных нарядов нет, а все рвань какая-то. Именно рвань. Где же хваленые французские модные наряды-то?.. На выставке их нет, в театре нет. Да ведь в каком театре-то! В балете. У нас в балете являются разодетыми в пух. Посмотри вон, какая налево в кресле сидит. Чуть не от корыта. Пальтишко на ней, я думаю, чуть не пять раз перешивалось, на голове какая-то помятая шляпка. Ей-ей, я перед отъездом за границу нашей горничной Марфушке во сто раз свежее этой шляпки свою шляпку подарила. Ну, Париж!..

— Не в моде, должно быть, в театр рядиться, — отвечал Николай Иванович.

— Так куда же рядиться-то? На выставку не рядятся, в театр не рядятся, так куда же рядятся-то? А между тем Париж считается самым первым городом по части нарядов.

Николай Иванович улыбнулся.

— А ты знаешь правило: сапожник всегда без сапогов, а портной — с продранным рукавом и в встрепанных брюках, — сказал он. — Для чужих Париж наряды приготовляет, а сам не щеголяет. Да и вот я что еще заметил, — продолжал он, — ведь мы сидим в балете, а посмотри-ка, где военные? Как есть, ни одного офицера в театре.

— Да что ты!

— Ищи и укажи мне. Даже в первом ряду ни одного офицера нет, не говоря уж о генералах. Видишь первый ряд… только статские плеши и бороды.

Глафира Семеновна стала блуждать глазами по театру и отвечала:

— Действительно, ведь совсем нет военных.

— Вот, вот… А у нас-то в балете весь первый ряд как на подбор генералитетом да господами военными занят. Однако что же мы не сходим в фойе? Надо бы с земляком повидаться, с которым мы давеча встретились в подъезде.

— Да, да… И очевидно, он человек, знающий Париж, — подхватила Глафира Семеновна. — С таким человеком приятно…

В следующем антракте супруги гуляли по роскошному фойе и отыскивали земляка, познакомившегося с ними в подъезде театра.

Земляк вскоре был найден в фойе театра. Он сам искал супругов.

— Ну, как вам понравился балет? — спросил он Николая Ивановича.

— Ничего. Декорации отличные, костюмы тоже. Ну а что насчет танцев — у нас, в Петербурге, куда лучше и шикарнее. Помилуйте, ведь здесь в балете всего только один бабец и танцует, а остальные только с боку на бок на месте переваливаются, руками машут и улыбки строят.

— Здесь всегда только одна танцовщица, а остальное кордебалет.

— Да и кордебалета нет. Какой это к черту кордебалет! Вспомните, как у нас в балете танцуют. Выскочат две штучки, отмахают на удивленье, а за ними уж, смотришь, выскочили четыре и откалывают еще лучше. Только эти кончили, — третьего цвета шесть штук выскакивают и еще мудренее танец докладывают. А за этой шестеркой восьмерка летит, за восьмеркой — десять штук, и только уж после всех вылетает госпожа балерина первый сорт и начинает балетные штуки выделывать. Вот это балет! Послушайте, позвольте вам предложить выпить чего-нибудь для первого знакомства, — сказал Николай Иванович земляку. — Где здесь буфет?

— Да здесь буфета нет.

— Как нет? В театре да нет буфета? Что вы!

— В очень немногих театрах в Париже есть буфет. А где и есть, то даже не в театре, а под театром, — и вход с улицы.

— Ну, порядки парижские! Театры без буфетов, вместо капельдинеров какие-то накрашенные бабы-нахалки.

— А знаете ли, что это за женщины, заменяющие здесь капельдинеров? — спросил земляк и ответил: — Большинство из них, говорят, бывшие актрисы, фигуранточки, кордебалетные. Устарела, пришла в ветхость, растолстела, милый друг сбежал, явились превратности судьбы, — и вот они из-за кулис-то на капельдинерскую должность. Некоторые из них, может быть, когда-то даже здесь, на сцене театра «Эдем», прыгали и тюлевыми шарфами потряхивали, а теперь, когда располнели и превратились в шестипудовых бобелин, то уж какое тут прыганье! Вот антрепренеры во внимание прежних заслуг и позволяют им капельдинерствовать в театрах и собирать с публики посильную дань.

— То-то они белки-то так под лоб по старой актерской памяти закатывают! А только и нахалки же!

— Да, уж они каждого посетителя облагают здесь данью. Хочешь или не хочешь, а что-нибудь дай. У мертвого выпросят. Впрочем, и то сказать: ведь и десятью сантимами остаются довольны, а это на наши деньги всего только три копейки, — закончил земляк.

— Поужинать-то все-таки после театра куда-нибудь пойдем? — спросил Николай Иванович земляка.

— Да некуда. Все будет заперто. Здесь, в Париже, в одиннадцать часов вечера уже все рестораны закрыты.

— Да неужели все?

— Есть два-три ресторана с ночной торговлей, но там по ночам берут за все двойную плату.

— Пустяки. Поедемте. Только бы поужинать да с хорошим земляком побеседовать. Столько времени русского человека в глаза не видал, да разве стану я какие-нибудь цены рассчитывать…

— Неловко вам в эти рестораны ночью с женою ехать.

— Отчего?

— Оттого что там исключительно только одни кокотки по ночам бывают. Туда после театров только с кокотками ездят.

— Николай Иванович, поедем туда! — воскликнула вдруг Глафира Семеновна. — Покажи мне, какие такие парижские кокотки.

— Да что ты, что ты, матушка! — махал руками Николай Иванович. — Разве это можно?

— Отчего же? Ну кто нас здесь, в Париже, знает? Решительно никто не знает.

— Но ведь и тебя самое могут за кокотку принять.

— А пускай принимают. Что ж из этого? Ведь я буду с мужем, с тобой.

— Что ты говоришь! Боже мой, что ты говоришь!

— Пойдем, Николай Иванович. С мужем жена может где угодно быть.

— Но ведь тебя какой-нибудь пьяный может схватить, обнять, поцеловать. Я не стерплю — и выйдет скандал, драка… Нет, нет…

— Неловко вам туда, сударыня, ехать, положительно неловко, — сказал земляк.

— Экие вы, господа, какие! Ничего настоящего парижского я не увижу. Ведь этими самыми кокотками Париж-то и славится, — пробормотала Глафира Семеновна.

— Полно, полно… Не мели вздору, — строго заметил ей Николай Иванович и опять обратился к земляку: — Но ведь есть же здесь и семейные люди… Где ж они ужинают?

— В большинстве случаев здесь совсем не ужинают. Поздний обед — чуть не в восемь часов вечера, так какой же ужин! Но ежели семейные люди хотят по ночам есть, то они ранее покупают себе что-нибудь из холодных закусок и едят дома.