Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]

— Мете пье, мадам. Мете пье…

— Ах, он хочет, чтоб я ногу ему на руку поставила! — воскликнула Глафира Семеновна. — Вот он почему меня за ногу хватал. Но все-таки как же он смеет самовольно за ногу! Посади меня, Николай Иваныч, на осла.

Но прежде чем Николай Иванович бросил свой зонтик и взялся за Глафиру Семеновну, балахонник уже схватил ее в охапку и, как перышко, посадил на осла.

— Стой, стой, мерзавец! — крикнула было Глафира Семеновна, но она уже сидела в седле. Балахонник издал какой-то гортанный звук и потащил за повод осла.

— Погоди! Погоди! Мы вместе поедем! — восклицал ему вдогонку Николай Иванович, поспешно карабкался на своего осла, обрывался, опять карабкался и, наконец, подсаженный балахонником, уселся и крикнул ему:

— Пошел! Дуй белку в хвост и гриву! Догоняй жену!

Покатавшись на ослах и рассчитавшись с погонщиками, супруги взяли извозчика. Когда они уселись в коляску, тот обернулся к ним и спросил, куда ехать, повторяя обычное:

— Quelle rue, monsieur? Quelle numéro?

— Да не номера, не в номера… А надо обедать ехать… Дине, — отвечал Николай Иванович.

— Монтре, у он пе тре бьян дине. Me тре бьян, — прибавила Глафира Семеновна.

— Oui, madame, — сказал извозчик и повез по улицам.

Через несколько минут он опять обернулся и проговорил:

— Il me semble, que vous êtes des étrangers… Et après diner? Après diner vous allez au thêàtre? N’est-ce pas? Alors, je vous conseille le thêàtre Edem. C’est ravissant.

— Смотри-ка, Николай Иваныч, какой любезный извозчик-то! Даже театр рекомендует, — заметила Глафира Семеновна. — Коше! Кель театр ву заве ди?

— Edem, madame. Се n’est pas loin de l’Opéra.

— Оперу там поют? — переспросил у жены Николай Иванович.

— Нет, нет. Он говорит, что театр-то находится недалеко от Оперы. Помнишь, мы проезжали мимо громадного театра, так вот около.

— А спроси-ка, какое там представление. Может быть, опять танцы животом, так ну их к черту.

— А кескилья дан сет театр? — задала вопрос извозчику Глафира Семеновна.

— C’est le ballet, madame.

— Балет там представляют.

— Слышу, слышу. Это-то я понял. Я уж теперь к французскому языку привык, — похвастался Николай Иванович. — А только ты все-таки, Глаша, спроси, какой балет. Может быть, опять животный балет. Здесь, в Париже, что-то мода на них. В три театрика мы заходили на выставке — и в трех театрах балет животом.

— Действительно, эти танцы животом противны.

— То есть они не противны, но ежели все одно и одно…

— Молчи, пожалуйста. Коше! Кель балет дан сет театр?

— Excelsior. Ah, madame, c’est quelque chose d’énorme!

— Ла данс де венгр?

— О, nоn, nоn, madame. C’est quelque chose de ravissant. Grand corps de ballet… Mais il vous faut procurer les billets… à présent.

Через десять минут извозчик подвез супругов к театру, помещавшемуся в небольшом переулке за Большой Оперой. Над театром красовалась вывеска Edem. На дверях были наклеены громадные афиши с изображением сцен из балета «Экзельсиор». Тут были нарисованы и железнодорожный поезд с паровозом, и пароход, скалы, пальмы, масса полураздетых танцовщиц, и посреди всего этого стояла на одной ноге, очевидно, балерина, из которой летели искры.

— Афишка-то натуристая, на манер балаганной, — сказал Николай Иванович.

— Ничего. Возьмем два билета. Извозчик хвалит балет. Здесь извозчики все знают, — отвечала Глафира Семеновна.

— Не бери только, Глаша, дорогих мест.

— Ну вот… В галерею, на чердак забираться, что ли! Я хочу получше одеться, хочу видеть хорошее общество. Надо же хорошее общество посмотреть, а то на выставке все рвань какая-то.

У кассы супруги остановились. Николай Иванович полез в карман за деньгами. Из окна кассы выглянула нарядная, затянутая в корсет дама с бронзовым кинжалом в волосах вместо булавки.

— Спрашивай уж ты кресла-то, Глаша. Я не знаю, как по-французски кресла спросить, — сказал Николай Иванович жене.

— Я и сама забыла, как кресла. Стулья я знаю — шез. Ну, да все равно. Де шез… мадам… Де. Комбьян са кут?

— Qu’est-ce que vous désirez, madame? — переспросила кассирша.

— Шез… То есть не шез, а такие с ручками… Де шез, авек ле мянь. Компрене ву?

— C’est-à-dire, vous voulez des stalles?

— Ax, нон. Же се де сталь. Сталь не то. Сталь — это места за креслами! А де шез.

— Peut-être, deux fauteuils, madame?

— Фотель, фотель… Вуй… Все комнатные слова я знаю, а тут, как нарочно, перезабыла.

— Les fauteuils d’ochestre, madame, ou les fauteuils de balcon?

— Нет, нет… Зачем балкон! Внизу… Ан ба…

— Ah, oui, madame. — И кассирша выдала две картонки.

Запасшись билетами, супруги поехали обедать. Извозчик привез их к какому-то зданию и сказал по-французски:

— Вот здесь хорошие обеды. Вы останетесь довольны. Это Пассаж. Войдите, и вы увидите ресторан.

Супруги вошли в ресторан. Ресторан был блестящий и буквально залит газом, но рекомендованный обед не понравился нашим героям, хотя он и состоял из восьми перемен. Суп был жидок, вместо рыбы подали креветки с соусом провансаль, которых Глафира Семеновна и не ела, мяса, поданного на гренке, был дан такой миниатюрный кусочек, что Николай Иванович в один раз запихал его в рот. Далее следовали донышки артишоков, какой-то неизвестно из чего приготовленный белый соус, половина крылышка пулярки с салатом, пудинг с абайоном, дыня и кофе. В обед был введен также пунш глясе. Взяли за все это по шесть франков с персоны, кроме вина.

— Где же хваленая парижская еда-то? — спрашивал Николай Иванович после обеда, допивая остатки красного вина. — Взяли за обед по шести французских четвертаков, что, ежели перевести на наши деньги, составляет по курсу два рубля сорок копеек, а, ей-ей, я ни сыт, ни голоден. А у нас в Петербурге за два рубля у «Донона» так накормят, что до отвалу. А здесь я, ей-ей, ни сыт, ни голоден. Ты знаешь, после обеда я всегда привык всхрапнуть, а после этого обеда мне даже спать не хочется. Эх, с каким бы удовольствием я теперь поел бы хороших свежих щей из грудинки, поросенка со сметаной и хреном, хороший бы кусок гуся с яблоками съел. А здесь ничего этого нет, — роптал он. — Мало едят французы, мало. Ведь вон сидит француз… Он сыт, по лицу вижу, что сыт. Сидит и в зубах ковыряет. Хлеба они с этими обедами уписывают много, что ли?! Помилуйте, подают суп и даже без пирожков. Где же это видано! Да у нас-то в русском трактире притащит тебе половой расстегай, например, к ухе, так ты не знаешь, с которого конца его начать, — до того он велик. Донышко артишоков подали сегодня и десяток зеленых горошин. Ну что мне это донышко артишоков! У нас пяток таких донышек на гарнир к мясу идут, а здесь за отдельное блюдо считается. К мясу три вырезанные из картофеля и зажаренные спички подали, — вот и весь гарнир. А у нас-то: и картофель к говядине, и грибы, и цветная капуста, и бобы, и шпинат. Ешь не хочу. Спросить разве сейчас себе целую пулярку? Ей-ей, я есть хочу.