Владимир Данилушкин - Магадан — с купюрами и без

Как белые ночи настанут, отопление выключат, к новой зиме пора готовиться. В идеале-то клич пионеров пригождается: «Всегда готов!». Да, как бы ни упустить в моем затянувшемся описании, — торговые палатки. Тоже крыша над головой. За две-три минуты их разворачивают работники торговли. Из алюминиевых трубочек и легкой водонепроницаемой ткани. Налетай, покупай арбузы, они, по последним данным, содержат нечто похожее на виагру, а в соседней торговой точке продают школьные принадлежности. Собрать первоклассника в школу — все равно что свадьбу сыграть.

Отгремело трехдневное жаркое лето, осень на дворе. Вдали от городского шума, в лесной глуши стоят палатки геологов, биологов, ле-соустроителей, землемеров, да и туристов многочисленных, кто любит природу больше комфорта. Особенно когда отключено горячее водоснабжение. Не говоря о художниках и любителях видеосъемок, сочинителях и исполнителях походных песен, ювелирах и резчиках по дереву, кости и камню.

Тут и второй эвенский праздник наступает — Бакалдыдяк, большой рыбы. Все тостющие устремляются на Нюкленскую косу. Там памятный знак установлен, на месте высадки Первой Колымской экспедиции геологов. И еще то место славно тем, что отец Иннокентий, его еще архиепископом Аляски называют, молебен отслужил — в непосредственной близи от Магадана, хотя города и в помине не было — XVII век. Он проповедовал среди чукчей и эвенов, алеутов научил плотницкому, кузнечному, строительному делу, и они участвовали в строительстве храма на Алеутских островах.

На 47-м километре Колымской трассы, близ поселка Уптар, известного в прошлом градообразующим предприятием — домостроительным комбинатом в системе исправительных учреждений, найдена стоянка в возрасте четырех тысяч лет. Находка стала сенсацией для археологов азиатско-тихоокеанского бассейна — как древнейшая. Японцы поджали свои тонкие губки и принялись искать общие корни в эвенском и японском языках, а американцы всерьез подумывают над созданием колы «Уптар упса». Штатовцы в войну использовали для шифровок секретной информации индейские наречия. Эвенский язык, думается, для шифровок не хуже. Тут японец-полиглот уже 15 лет расшифровывает на пару с бывшей учительницей народные сказки. (В 2012 году выпустили мы книгу «Сказки из далекого далека», ставшую памятником Зинаиде Бабцевой.)

А я, не археолог, вдвойне ликовал, получив подтверждение своеобразия преемственности жизни на северной земле. Потом хронокопатели открыли стоянку тундропитеков на Ольском плато, где, кстати, многочисленные любители отыскивают полудрагоценные ониксы и агаты, — ей 20 тысяч лет. И я перестал мечтать о поездке к египетским пирамидам: своих древностей невпроворот. Шутка ли — благодаря аналогиям приоткрылась подоплека событий новейшего времени: недаром в последние годы все пустыри Магадана отданы под платные автостоянки, их уже почти пятьдесят. Хоть это и не стоянки аборигенов, но процесс окультуривания идет. На первом этапе деньги материализуются из морского бриза, до поры до времени предприниматели снимают сливки с облака. Если есть масло в голове. И как гусеница со временем превращается в куколку, а затем в яркое мимолетное чудо — бабочку, так и стоянки легко становятся новостройками и долгостроями.

Сложилась благоприятная ситуация, и одна из платных автостоянок, возле «Восточной медицины», преобразилась в место пребывания памятника Ленину (минуя фазу шалаша), с соответствующими садово-парковыми примочками, скамейками, широкой плавной лестницей, незаменимой в качестве коляскодрома для детишек-ходунков. Раньше памятник стоял, казалось бы, незыблемо, на прочном фундаменте у реки Магаданки, возле строящегося собора. Точнее сказать, на месте храма был долгострой — высотка административного здания из спецстали и спецбетона.

Несколько лет зрела-дозревала стройка до окончательного слома на стыке двух эпох. Подоспевшие американцы терялись в догадках, зачем эти непостижимые русские ломают такое неплохое, даже по американским меркам, строение. Неведома и невоспринимаема оказалась детская игра, как ни старался мой сын-переводчик: «А мы политпросо сеяли, сеяли. — А мы политпросо вытопчем, вытопчем!» Вроде и любопытные инопланетяне прилетали на тарелке. На месте храма и долгостроя ранее располагался большой двухэтажный барак с рядом учреждений. Там тебе и ДОСААФ, и редакция молодежной газеты, и юридический институт, и издательство, где я выпустил свою первую книжку. А еще раньше-раньше — контора легендарного Дальстроя НКВД. Возможно, в дальние лохматые времена древний человек одержал здесь победу над самоедопитеком, или как это там у них. История не сохранила.

Вот и в моем теперешнем дворе в центре только что дом снесли — отстоял свое, с полвека продержался. Двухэтажный барак, в свое время — огромный шаг вперед по сравнению с палатками первопроходцев. Домики, так называемые ленинградские, везли в разобранном виде из Питера, и сколько было выпито спирта и самогона на новосельях, да и потом, в пору свального коммунобытия!

30-е годы северяне жили в новеньких бараках, сверкавших радостью, как пасхальное яичко. Уж дышится-то в них легко, не то что в железобетоне или европластмассе. В областном музее как-то выставили картины репрессированных живописцев тридцатых годов, поразила воображение одна из них, с только что построенными бараками в лесу — радостными, светлыми, словно дачи. Хотя и время было лагерное. Лакировка действительности, что ли?

Но прошло полвека, подкатила ранняя барачная старость, уступи место! Барак с печки бряк. Немало питерских домиков, переживших гарантийный срок, уже стерто с магаданских улиц, раздербанено на дачи и на дрова, но и осталось несметно. В сознании одного, другого жителя мелькала мысль оставить для истории хотя бы один барак, открыть музей городского романса времен НКВД. Я как-то думал, что барак — явление сугубо российское, оказывается, нет, именем Барак даже детей называют. Можно было бы на международный уровень выйти, уловив отдаленное общечеловеческое родство.

Один бывший лагерник всю жизнь собирал артефакты — от старой лампы до писем тещи, работницы военизированной охраны. И много чего неучтенного под кроватью. Портреты людей, которые когда-то были на виду и на слуху, да забылись на удивление быстро.

И это тоже благо — забывать. Писатель по черточкам составляет образ женщины из трех, может быть, прототипов, а история из тысяч судеб отжимает три строки. Будь счастлив, если тебя будут помнить хотя бы в анекдотическом образе, перенесут в новый век. От всех усилий одного заслуженного пишущего и снимающего на фото ветерана осталась лишь тонкая книжечка — чтение на вечер перед сном, только ведь не уснешь после такого чтения.