Пэлем Вудхауз - Брачный сезон

Мне стало очевидно, что мы с Дживсом, возлагая надежды на бодрящее действие принародного успеха, недооценили пьянящую силу триумфа на концертных подмостках. Глядя на курбеты, которые выделывал Хаддок, и слыша его лесные вопли, я радовался за него, что рядом нет моего старого приятеля сэра Родерика Глоссопа. А то сей ревностный врачеватель психов давно бы уже сидел на телефоне и вызывал на подмогу бригаду санитаров со смирительной рубашкой в мозолистых руках, чтобы уволокли его в проветренную одиночную палату с войлочной обивкой на стенах.

– Насчет этого не знаю, – сказал я ему, выждав добрую минуту с хвостом, пока он наулюлюкается, – но я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы так мужественно подставили плечо и подменили меня в чтении стихов. Номер прошел благополучно?

– Великолепно!

– Массовых беспорядков не было?

– Ни намека. Скушали как миленькие.

– Вот и хорошо. Я был убежден, что, как лицу, пользующемуся такой любовью у многоголового зверя, серьезная опасность вам не угрожает. Но все-таки вы шли на некоторый риск, и слава Богу, что все завершилось мирно. Я нисколько не удивляюсь вашему приподнятому настроению, – добавил я, так как он снова принялся улюлюкать. – После такого успеха у всякого бы голова пошла кругом. Триумф, настоящий триумф!

Он не доделал очередного курбета и посмотрел на меня с недоумением.

– Милейший Гасси, – проговорил он, – неужели вы в самом деле думаете, что я наверху блаженства из-за хорошего приема, оказанного моим куплетам?

– А разве нет?

– Конечно нет.

– Из-за чего же?

– Из-за Тараторы, разумеется. Да Господи! –Он стукнул себя по лбу и, по-видимому, сразу же раскаялся, так как удар получился неслабый. – Господи! Вы же ничего не знаете. Видите, в каком я состоянии? Совсем голову потерял. Я ведь затем только сюда и пришел, чтобы рассказать вам. Вы отстали от жизни, Гасси. Не слышали главной новости. Произошло потрясающее, сенсационное событие, а вы о нем даже не подозреваете. Давайте я расскажу вам все по порядку.

– Давайте, – согласился я. И добавил, что жду с нетерпением.

– Не знаю, сохранился ли у вас в памяти тот разговор, который происходил между нами в день вашего приезда сюда? Чтобы вам было яснее, напомню, что тогда нам в последний раз был открыт доступ к портвейну. Вы еще тогда прошлись рукой мастера по тексту тети Шарлотты, подправили все слабые места и придали ему товарный вид. Вспоминаете?

Я ответил, что да, вспоминаю.

– Ну, так вот. Сегодня вечером… А знаете, Гасси, – перебил он сам себя, – это такое потрясающее ощущение когда покоришь огромную аудиторию…

– Вы это называете огромной аудиторией?

Мой вопрос его заметно задел.

– Ну, во всяком случае, двухшиллинговые, шиллинговые [ 8 8 До реформы 1971 г. 1 шиллинг равнялся в Англии 10 пенсам. ] и восьмипенсовые места все были раскуплены, плюс еще, наверно, билетов пятьдесят стоячих по три пенса, – прикинул он немного обиженно. – Хорошо, скажем: сравнительно огромную, если угодно. В данном случае это не принципиально. Потрясающее ощущение – когда покоришь сравнительно огромную аудиторию. Здорово действует. Дает почувствовать свою силу. Осознать, что ты не размазня какая-нибудь и не допустишь ни с чьей стороны никаких глупостей. В том числе и чтобы девушки давали мне от ворот поворот. Я это говорю к тому, чтобы вы могли понять то, что последует дальше.

Я, конечно, понимающе усмехнулся.

– Я знаю, что последует, – говорю. – Вы изловили Тараторку и взяли твердую линию.

– Ну да, совершенно верно, – разочарованным тоном подтвердил Эсмонд Хаддок. – Я как раз собирался вам сказать. А вы откуда узнали?

Я опять понимающе усмехнулся.

– Предвидел, что получится, если вы покорите сравнительно огромную аудиторию. Потому что вы из тех людей, на которых очень сильно воздействует общественное признание. Вы всегда жили под гнетом и, конечно, обзавелись выраженным комплексом неполноценности. А на личность с комплексом восторги толпы обычно действуют как мощный наркотик.

Я, конечно, рассчитывал произвести на него впечатление этими учеными словами, но такого эффекта все же не ожидал. У него отвисла челюсть, взгляд стал почти благоговейным.

– Вы глубокий мыслитель, Гасси.

– Это у меня с детства.

– А ведь глядя на вас и не подумаешь.

– Снаружи не заметно. Да, так вот, – вернулся я к обсуждаемому вопросу, – события развивались, в точности как было задумано. Услышав восторженные клики масс, вы покинули подмостки другим человеком, с жаром в груди и с искрами из ноздрей. Вы разыскали Тараторку. Оттеснили ее в угол. Дали ей понять, что вы – настоящий мужчина и хозяин положения. И все было решено и улажено. Ведь так?

– Да. Точно так все и было. Поразительно, как это вы все заранее рассчитали?

– Ну как. Изучаешь, знаете ли, психологию индивидуума.

– Только я не оттеснял ее в угол. Она сидела в автомобиле собиралась куда-то уезжать, и я засунул голову в окно.

– Ну, и?..

– Мы потолковали немного о том о сем, – смущенно пояснил он, по-видимому стесняясь пересказывать подробности знаменательного события. – Я ей сказал, что она – путеводная звезда моей жизни и все такое и что я больше не желаю слышать всякий вздор про то, что она не согласна быть моей женой, ну, и она после небольшого нажима честно призналась, что я – ветвь, на которой зреет плод ее жизни.

Люди, близко знакомые с Бертрамом Вустером, знают, что он не шлепает по спине направо и налево всех, кто подвернется. Он в таких делах действует очень избирательно. Но в данном случае у меня не было и тени сомнения, что передо мной – спина, не шлепнуть по которой было бы просто хамством. Я шлепнул.

– Чистая работа, – сказал я. – Значит, все в полном порядке?

– Да, – согласился он. – Все хорошо. За одним маленьким исключением.

– Ну что там еще, говоря в общем и целом?

– Не знаю, сможете ли вы до конца понять, о чем идет речь. Чтобы вам было яснее, я должен вернуться ко времени нашей первоначальной помолвки. Она тогда ее расторгла, так как считала, что я слишком подчиняюсь теткам, а ей это не нравилось.

Конечно, я это прекрасно знал, я же слышал анализ положения из Тараторкиных уст. Но тут я был, так сказать, в маске и для правдоподобия удивленно переспросил:

– Вот как?

– Да. И к сожалению, тут она стоит на своем. Ни о каком флердоранже и свадебном торте, она сказала, не может быть речи, пока я не брошу вызов теткам.

– Ну, так в чем дело, бросьте.

Эта моя реплика ему, кажется, не понравилась. Во всяком случае, он с некоторой досадой схватил с полки фарфоровую пастушку и швырнул в камин, где она разлетелась на тысячу частей и стала непригодна для употребления.

– Легко сказать. Тут масса технических сложностей. Нельзя же просто так подойти к тете и сказать: «Я бросаю тебе вызов!» Нужен какой-то повод. И я, черт подери, совершенно не представляю себе, как за это взяться.