Irag Pezechk-zod - Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)

Шамсали-мирза закричал:

– Хватит, Маш-Касем!… Неужели не понимаешь? Мы все знаем, что это не ты сделал, но просим тебя пойти на жертву и сказать, что это был ты, ради того, чтобы кончилась в семье вражда!

– Чтоб я соврал, значит? Соврал, да еще аге моему?! Господи, сохрани и помилуй! Сколько, по-вашему, до могилы-то?

– А ты подумай, подумай! Дарственное водохранилище… водохранилище Маш-Касема… гиясабадцы молиться за тебя будут… На том свете тебе воздастся… Неужто ты не можешь…

Маш-Касем не дал договорить:

– Выходит, я должен себя опозорить, чтоб гиясабадцы хорошую воду пили?… Да пусть они сто лет без воды сидят!… Ежели гиясабадцы узнают, что я им эту воду своим позором купил, они сто лет до нее не дотронутся, даже если соленый колодец пересохнет!… Но я тут кое-что припомнил, думаю, вам поможет…

Все с ожиданием уставились в рот Маш-Касему.

– Ежели помните, в тот вечер между гостями терлась киска… кошечка, стало быть. Барышни Лейли киска-то… Почему бы не решить, что она этот подозрительный звук и сделала?

Вопль Шамсали-мирзы взвился к небесам:

– Что еще за ахинея? Всему есть мера, Маш-Касем! По твоему, мы, солидные люди, пойдем к аге и скажем, что как раз в тот момент, когда ага целился между глаз главарю разбойников, кошка барышни Лейли произвела подозрительный звук?!

В комнате раздались возгласы протеста и смех. Маш-Касем пытался что-то сказать, но никто его не слушал. А я в это время кипел от негодованья. Мне хотелось влепить Маш-Касему увесистый подзатыльник за то, что он осмелился так гадко отозваться о кошке моей Лейли. Я сейчас переживал состояние сродни тому, что охватило родственников при упоминании Великого Праотца.

В конце концов Маш-Касему удалось выкрикнуть сквозь общий шум:

– Позвольте… позвольте… Я вот что скажу… Как про меня такое сказать, так это ничего, а как про кошку – плохо?! Выходит, честь кошки значит больше, чем моя?

– Да при чем здесь честь, дурак! Ну как может такое маленькое животное…

Маш-Касем перебил дядю Полковника:

– И вовсе нет! И вовсе нет! Тут ни при чем – маленькое или большое… Во-первых, все животные такой срам себе позволяют, а во-вторых, зачем мне врать?! Все они, от воробья до коровы – я своими ушами сколько раз слышал – подозрительные звуки производят. А в-третьих, они это не нарочно! Помню, в самый разгар Казерунской битвы я одну змею видел… Так она, бесстыжая тварь, такой подозрительный звук учинила, что даже наш смельчак поручик Голамали-хан – а он к тому же на ухо туговат был – и тот со страху проснулся! А один раз смотрю, два дятла вроде как дерутся и вдруг….

Дядя Полковник истошно завопил:

– Ты когда-нибудь закроешь рот?! Что за чушь! Что за вздор! Да чтоб у тебя на сто лет вперед язык отсох! Пошел вон, болван!

Маш-Касем надулся и, обиженный, ушел.

После его ухода семейный совет сам собой распался. Один за другим участники совещания под разными предлогами разбрелись по домам. В гостиной не осталось никого, кроме дяди Полковника, Шамсали-мирзы и Пури. Я разочарованно и безнадежно бродил по коридору и, не смея себе в том признаться, втайне ждал, что искра озарения вдруг сверкнет в голове дяди Полковника и временно безработного следователя, но, судя по их разговорам, разум их по-прежнему блуждал во тьме.

Я вернулся в сад. Дядюшка Наполеон с озабоченным видом расхаживал по дорожкам, Маш-Касем хладнокровно поливал цветы. Дядюшка так глянул на меня, что я понял: он считает меня соучастником отцовских преступлений. Чтобы обезопасить себя от стрел, летевших из дядюшкиных гневных очей, я отошел подальше.

Несколько минут я снова перебирал в уме возможные пути спасения от напастей любви, но безрезультатно. И я мысленно заговорил с богом. Всего второй раз в жизни я обращался к нему так искренно и чистосердечно. Первый раз я это сделал во время приключившегося ночью землетрясения – я просил всевышнего до наступления утра не обрушивать на нас потолок. Но сейчас я сам не понимал, чего я хочу, и не знал, что просить у бога. Может быть, лучше, чтобы он избавил меня от любви к Лейли, думал я, кусал себя за сложенные щепоткой пять пальцев и потом дул на них (не знаю, откуда пошел у ребят такой обычай замаливать грехи). Наверно, это было бы для меня самым простым выходом из положения, потому что, осмелься я просить о благополучном исходе любви, мне пришлось бы прежде уговорить всевышнего решить еще очень много сложных задач. …Господи, сделай так, чтобы дядюшка пустил воду на наш участок, а отец потом пустил бы ее дальше, к дяде Полковнику. …Господи, заставь отца поверить в отвагу и гений Наполеона. …Господи, пусть дядюшка прикажет проповеднику Сеид-Абулькасему снять проклятие с лекарств в отцовской аптеке. …Господи, убеди отца, что дядюшка храбро сражался за Конституцию, и что юг страны обязан своей спокойной жизнью его героизму… Господи, сделай так, чтобы Азиз ос-Салтане больше не покушалась на своего мужа… Господи, помоги отыскать Дустали-хана, а когда он отыщется, пусть ведет себя как следует и не пристает к жене мясника Ширали…

Я был погружен в эти думы, когда ворота отворились, и в сад вошла Азиз ос-Салтане. Приблизившись к дядюшке Наполеону, она застыла, как готовый к нападению боевой петух, и молча впилась в дядюшку глазами. Наконец дядюшка с беспокойством спросил:

– Ханум, что случилось?

Не отвечая на его вопрос, Азиз ос-Салтане в свою очередь спросила:

– Могу я от вас позвонить по телефону?

– Кому вы хотите звонить, ханум?

– Начальнику уголовной полиции. – И после небольшой паузы она сорвалась на крик: – Его сыщики только и знают, что издеваться над молодыми парнями!… Сколько я ни говорила этому болвану инспектору, что Асадолла ни в чем не виноват, он и слушать не желает. Я сейчас позвоню начальнику и скажу, что Асадолла, сиротинка безвинная, тут ни при чем… Скажу, что кто-то из вас Дустали порешил! Скажу, что бедняга Асадолла, чтобы вас спасти, грех на душу взял! Ох, если бы всем вам хоть капельку благородства Асадоллы!… Да разве такой порядочный, такой деликатный и чувствительный человек может кого-нибудь убить?!

– Ханум, дорогая, прошу вас, не кричите…

– Кричала и буду кричать! Вопить буду! Визжать буду!… Думаете, я ничего не понимаю? Либо вы сами с вашими родственниками убили Дустали и теперь сваливаете это на невиновного… либо спрятали его где-нибудь, чтоб потом женить на своей сестре, которая всю жизнь в девках просидела…

С большим трудом дядюшке удалось слегка утихомирить Азиз ос-Салтане.

– Ханум, ума не приложу, какой злодей вам это внушил… Никто вашего Дустали не убивал. Дустали еще нас с вами переживет. Просто он вас испугался и куда-то спрятался…