Irag Pezechk-zod - Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)

– Прекрасная мысль! – с жаром воскликнул он. – Ведь до чего обидно, что Асадоллы нет сегодня с нами в эти радостные минуты! – И громко обратился ко всем присутствовавшим: – Прошу вас сегодня отужинать в моем доме! По случаю устранения досадного недоразумения я намерен угостить вас своим знаменитым вином двадцатилетней выдержки!

– Да что вы, что вы, господин Полковник! Зачем столько хлопот! Как-нибудь в другой раз…

– Ни в коем случае! Какие еще хлопоты?! Все уже готово. Моя жена сварила отличный зеленый плов. У вас всех тоже на ужин что-нибудь припасено. Можете приносить кто что пожелает ко мне, и вместе отметим счастливое событие.

Предложение дяди Полковника было встречено всеобщим одобрением.

Разговор отца с дядюшкой возобновился, и через несколько минут до меня донеслось забытое за эти дни щелкание игральных костей – дядюшка с отцом сели за нарды.

Хотя я по-прежнему сомневался в чистоте отцовских помыслов и поэтому чувствовал себя неспокойно, одно то, что мы с Лейли снова были рядом и, как прежде, наблюдали за игрой наших отцов в нарды, переполняло счастьем мое сердце. Лейли то и дело, украдкой поглядывала на меня, и каждый ее взгляд дарил мне море наслажденья.

Отец, как в былые дни, бахвалился и подшучивал над дядюшкой:

– С англичанами вы сражались храбро – что да, то да, но, согласитесь, в нарды вы играть не умеете… Я бы на вашем месте и за доску не садился… Лейли, милая, принеси своему отцу парочку орехов, пусть он лучше в орехи играет…

А дядюшка отвечал:

– Бросайте же, ага, бросайте!… Ты не гнался бы за славой боевой, а шагал бы себе мирно за сохой!

Мать Лейли позвала ее и поручила какое-то дело. Я вышел в сад. Казалось, примирение враждующих сторон преобразило и природу. Цветы и деревья словно пели от радости. Вдали, за стволами, я увидел в укромном уголке Дустали-хана и Маш-Касема, занятых оживленной беседой. По тому, как оба размахивали руками, я понял, что Дустали-хан на чем-то настаивает, а Маш-Касем отказывается. Но вскоре доводы Дустали-хана или его заманчивые обещания и посулы сломили сопротивление Маш-Касема, и он, опустив штанины, которые до этого подвернул, собираясь поливать цветы, вышел за ворота. Я решил, что, наверное, Дустали-хан послал его задобрить пекаря для того, чтобы Ширали выпустили на свободу. Дальнейшие события подтвердили правильность моей догадки. Если бы мясник не возвратился домой и Асадолла-мирза остался ночевать в обществе Тахиры, Дустали-хана, наверно, хватил бы удар. По всему было видно, что он готов лечь костьми, лишь бы вытащить князя из дома мясника.

Уже начинало смеркаться, когда Маш-Касем вернулся и отвел Дустали-хана в угол сада.

– Ну, ага, – услышал я голос Маш-Касема, – и позору же мне пришлось из-за вас натерпеться! Я ведь с пекарем в ссоре, а получилось, что первый к нему пошел. Деньги он сразу взял, но потом еще час надо было его обхаживать, пока он согласился. Пошли мы с ним вместе в полицию, чтобы Ширали вызволить…

– Ну и что дальше? – нетерпеливо перебил Дустали-хан. – Отпустили его?

– Ей-богу, ага, зачем мне врать?! До могилы-то… Пекарь написал, что отказывается от своей жалобы, но начальника не было, и нам сказали, что, пока его нет, Ширали никто не отпустит.

– А начальник когда придет?

– Теперь уже только завтра. Нам, правда, сказали, что он еще и сегодня может заглянуть, но это не точно.

Дустали-хан злобно пробормотал:

– Я не для того столько денег ухлопал, чтоб его завтра освободили! Значит, этот подлец, мерзавец негодный и сегодня…

– Оно и лучше, ага. Будет знать, как на людей секачом замахиваться! Чтоб он ослеп!

– Да я не о нем! – взбесился Дустали-хан. – Ты что, не соображаешь?!

Потом он взял Маш-Касема за локоть и вывел из сада на улицу. Я прождал с полчаса, но так как они не возвращались, тоже вышел за ворота. На улице было темно и пусто. Я зашагал к дому Ширали. Почти дойдя до цели, я различил за деревьями притаившегося Дустали-хана. Я немного постоял, наблюдая за ним, но он даже не шевелился. Мне ничего не оставалось, как вернуться в сад.

А в доме дяди Полковника застолье шло полным ходом. Собрались почти все близкие родственники. Дядюшка Наполеон и мой отец сидели рядышком во главе стола, как новобрачные, и мирно ворковали. Из трубы граммофона лилась громкая музыка. Гости хлопали в такт в ладони, а дядя Полковник настаивал, чтобы все непременно попробовали его старого вина. Лица людей раскраснелись, и было ясно, что дядя Полковник уговорил выпить не только мужчин, но и женщин. Азиз ос-Салтане пребывала в отличном расположении духа и лишь изредка беспокоилась, куда подевался Дустали-хан. Все вроде бы напрочь забыли про Асадолла-мирзу, и даже его брат Шамсали-мирза нисколько о нем не вспоминал. Хмурое лицо временно безработного следователя впервые светилось улыбкой. Более того, он настаивал, чтобы придурковатая Гамар пустилась в пляс.

Я снова, после долгого перерыва, купался в счастье, потому что прямо на глазах у недовольного Пури шушукался с Лейли. Нам обоим с ней было безумно весело и мы громко смеялись. Дядюшка распорядился, чтобы во дворе развели огонь для шашлыков. В это время, приговаривая: «Жить вам не тужить», – вошел и доктор Насер оль-Хокама. Он не успел еще осведомиться о причине торжества, как дядя Полковник заставил его опрокинуть в себя полный до краев стакан вина. Выпив, доктор огляделся по сторонам:

– Жить вам не тужить!… Жить не тужить!… А где же князь Асадолла-мирза?

Азиз ос-Салтане, хохоча во все горло, ответила ему первая:

– Он, паскудник, как обычно, опекает несчастных вдовушек!

Дядя Полковник принужденно засмеялся и спросил:

– Ханум, а разве вы не собирались сходить к теще Ширали и попросить ее перебраться в дом дочери, чтобы Асадолла-мирза освободился?

– А она, баран ее забодай, в Кум уехала!

Услышав про Кум, я посмотрел по сторонам. Но Маш-Касема нигде не было видно. Это показалось мне подозрительным, потому что на всех семейных сборищах Маш-Касем непременно вертелся где-нибудь поблизости и вмешивался в разговоры гостей.

Мы еще и не приступили к шашлыку, как во дворе раздались радостные женские крики:

– Ура! Асадолла-мирза!…

Почти тотчас же в залу вбежал встревоженный Асадолла-мирза и закричал:

– Брат, что с тобой?

Но, увидев довольное и улыбающееся лицо Шамсали-мирзы, изумленно застыл на месте. Когда смолк шум приветственных ликующих возгласов, князь возмутился:

– Почему же мне сказали, что тебе плохо?

Шамсали-мирза весело расхохотался, что было совершенно на него не похоже:

– Мне еще никогда в жизни не было так хорошо!

Асадолла-мирза нахмурился, но через мгновенье его лицо приобрело обычное жизнерадостное выражение.