Игорь Губерман - Закатные гарики (сборник)

594

Повсюду мысли покупные,

наживы хищные ростки,

и травят газы выхлопные

душ неокрепших лепестки.

595

Давно про эту знал беду

мой дух молчащий:

весна бывает раз в году,

а осень – чаще.

596

Когда от тепла диктатуры

эпоха кишит саранчой,

бумажные стены культуры

горят или пахнут мочой.

597

Что многое я испытал —

лишь духу опора надежная,

накопленный мной капитал —

валюта, нигде не платежная.

598

Обуглясь от духовного горения,

пылая упоительным огнем,

я утром написал стихотворение,

которое отнес в помойку днем.

599

Из рук вон хороши мои дела,

шуршащие мыслительной текучкой,

судьба меня до ручки довела,

и до сих пор пишу я этой ручкой.

600

Все стало фруктовей,

хмельней и колбасней,

но странно растеряны мы:

пустыня свободы – страшней и опасней

уютного быта тюрьмы.

601

Сумеет, надеюсь, однажды планета

понять по российской гульбе,

что тьма – не простое отсутствие света,

а нечто само по себе.

602

Мне в уши отовсюду льется речь,

но в этой размазне быстротекущей

о жизни понимание извлечь

возможно из кофейной только гущи.

603

Тек безжалостно и быстро

дней и лет негромкий шорох;

на хера мне Божья искра,

если высыпался порох?

604

Пьет соки из наследственных корней

духовная таинственная сфера,

и как бы хорошо ни жил еврей,

томят еврея гены Агасфера.

605

Дорога к совершенству не легка

и нет у просветления предела;

пойду-ка я приму еще пивка,

оно уже вполне захолодело.

606

От каждой потери и каждой отдачи

наш дух не богаче, но дышит иначе.

607

Едва лишь былое копни —

и мертвые птицы свистят,

и дряхлые мшистые пни

зеленой листвой шелестят.

608

Литавры и лавры успеха

меня не подружат с мошенником,

и чувство единого цеха

скорей разделю я с отшельником.

609

Цветы на полянах обильней растут

и сохнут от горя враги,

когда мы играем совместный этюд

в четыре руки и ноги.

610

Болванам легче жить с болванками:

прочней семейный узелок,

когда невидимыми планками

означен общий потолок.

611

История мало-помалу

устала плести свою сказку,

и клонится время к финалу,

и Бог сочиняет развязку.

612

Очень тяжело – осознавать,

что любому яростному тексту

свойственна способность остывать,

делаясь пустым пятном по месту.

613

От мира напрочь отвернувшись,

я ночи снов живу не в нем,

а утром радуюсь, проснувшись,

что снова спать залягу днем.

614

Не слабей наркотической дури

помрачает любовь наши души,

поздней осенью майские бури

вырывают из почвы и рушат.

615

Источник веры – пустота,

в которой селится тревога;

мы в эти гиблые места

зовем тогда любого бога.

616

Однажды жить решу я с толком:

я приберу свою нору,

расставлю все по нужным полкам,

сложу все папки – и умру.

617

Закладывать по жизни виражи,

испытывая беды и превратности, —

разумно, если видишь миражи

с хотя бы малой каплей вероятности.

618

У Бога нету малой малости:

нет милосердия и жалости.

619

Земного прозябания режим

толкает нас на поиск лучшей доли,

и мы от благоденствия бежим

не реже, чем от тягот и неволи.

620

Грешил я, не ведая меры,

но Богу я нужен такой:

чужие дурные примеры

всем дарят душевный покой.

621

С яростью и пылом идиота

силюсь я в потуге холостой

думать, что рожден я для чего-то,

а не по случайности пустой.

622

Непрестанно, то вслух, то тайком

я твержу к этой жизни припев:

кто садится за стол с дураком,

тот со стула встает, поглупев.

623

На выставках тешится публика

высокой эстетикой разницы,

смакуя, что дырка от бублика —

иная, чем дырка от задницы.

624

Не скованы если затеи

ни Божьим, ни будничным страхом,

рабы, холуи и лакеи

дерзают с особым размахом.

625

О людях вслух я не сужу,

ничьих не порчу репутаций

и даже мыслей не держу,

боясь по пьянке проболтаться.

626

Еврея в русский климат занесло

достаточно давно, и потому

мы местное впитать успели зло

и стали тесно родственны ему.

627

Глупо думать, что я лицемерю —

в этом нету нужды у паяца,

я кощунствую – значит, я верю,

над ничем невозможно смеяться.

628

Зачем

толпимся мы у винной бочки?

Затем,

чтоб не пропасть поодиночке.

629

Россия легко переносит урон

своих и ветвей и корней,

и черные списки для белых ворон

всегда пригождаются в ней.

630

А псы, в те дни кишевшие окрест

(густая слежка, обыск и арест),

запомнились как некто вообще —

безликий, но при шляпе и плаще.

631

Нет, на бегство я не уповал,

цепи я не рвал, не грыз, не резал,

я чихал на цепи и плевал,

и проела ржавчина железо.

632

Увы, наш дух мечтами не богат:

на небо покаянно приплестись,

поплакаться, что слаб и виноват,

и вновь на Божьих пастбищах пастись.

633

В сей жизни полагаю я щитом

готовность утлый разум превозмочь,

легко почерпать воду решетом

и в ступе с интересом потолочь.

634

Забыв про старость и семью,

согретый солнечным лучом,

сажусь я в парке на скамью

и размышляю ни о чем.

635

А верю я всему покамест:

наступит светлая пора,

детей в семью приносит аист,

вожди желают нам добра.

636

Сон был такой: небес абориген,

в земном существовании – Сенека

смеялся, что несчастный Диоген

и здесь напрасно ищет человека.

637

Несчетно разнолика наша россыпь,

делясь еще притом на племена,

и счастлива любая сучья особь

тому, что кто-то хуже, чем она.

638

На лицах у супружеской четы,

нажившей и потомство и добро,

являются похожие черты —

удачной совместимости тавро.

639

Покоем и бездельем дорожа,

стремлюсь, чтоб суета текла не густо,

к тому же голова тогда свежа,

как только что политая капуста.

640

Дыша безумием экспресса,

наука правит бал земной,

и светится слеза прогресса

из абажура надо мной.

641

Во всем я вровень жил со всеми,

тая неверие свое,

когда искал иголку в сене,

хотя и знал, что нет ее.

642

Все чувства словно бы воскресли

и душу радуют мою

в часы, когда хмельные песни

пропащим голосом пою.

643

Как увижу бутыль – отвожу я глаза,

отзывается стоном душа,

и шалят у замшелой души тормоза,

разум деньги считает, шурша.

644

Между мной и днем грядущим

в некий вечер ляжет тень,

и, подобно всем живущим,

я не выйду в этот день.

645

Забавно, что прозрачный сок лозы,