Эдвард Лир - Чистый nonsense (сборник)

Лир оказал заметное влияние на литературу ХХ века – как на поэзию, так и на прозу. Д. Хармс называл его в ряду своих самых любимых авторов. Сочинением лимериков «баловались» Р. Киплинг, Дж. Голсуорси, Дж. Джойс и ещё сотни и тысячи известных и безымянных пиитов, не только в Англии, но в России и в разных других уголках земли.

Нередко авторы посвящали Лиру свои оригинальные сочинения, например, великий англо-американский поэт У. Х. Оден – потрясающий сонет:

Традиция перевода Лира насчитывает у нас уже более полустолетия. Глубина и обаяние лировских миниатюр таковы, что привлекают всё новых и новых интерпретаторов, позволяя каждому внести что-то своё в прочтение таких бесхитростных, на поверхностный взгляд, стишков (с балладами, правда, дело сложнее).

Количество, однако, не всегда гарантирует качество, и многочисленные (не такие уж, впрочем) попытки приведения Лира к русскоязычному читателю на поверку чаще всего оказываются не переводами в истинном смысле слова, а в лучшем случае – вольными пересказами, своевольными переложениями, а то и вовсе – фривольными подражаниями Лиру, виршами собственного сочинения, по непонятной (или, напротив, очень даже понятной!) причине приписываемыми гению нонсенса.

Ещё бы полбеды, что никто не заботится сохранять оригинальные географические названия, авторские топонимы (хотя тогда с неизбежностью возникают Шербур вместо Португалии и Дубно вместо Апулии, но это никого не смущает, ведь не пушкинское же «На холмах Грузии…» бестрепетно перевели как «На холмах Греции…» или «На холмах Швеции…», к примеру; боюсь, правда, что и подобные попытки имеются), но уже прямо беда, когда волюнтаристски меняют национальность, место жительства, возраст персонажей, производя над ними подчас даже операции по смене пола(!), содержание кромсают и перекраивают на свой вкус, оставляя лишь самую общую сюжетную канву, буквально рожки да ножки от авторского замысла, при этом щедро делясь с ним, автором, собственным житейским опытом и избыточным чувством юмора и всячески стремясь сделать бессмыслицы более смешными и – что уж совсем смешно и бессмысленно – логичными!

С подобными проблемами перманентно сталкиваются, например, и музыканты-исполнители. Великий дирижёр Ю. Темирканов любит говорить: «Не интерпретировать надо, а исполнять. Партитуру. Записанные в ней ноты. По порядку, все до единой. Ничего не пропуская, не опуская, не переставляя. Исполнять партитуру, записанные в ней собственноручно автором ноты. То есть его же, автора, творца, волю и замысел исполнять. И не тщиться улучшать и модернизировать таких гениев, как Моцарт или Бетховен. Безнадёжно! А поскольку кругом сплошь одни новаторы и интерпретаторы, то истинным модернистом и даже революционером на этом фоне выглядит – и является! – как раз почти исчезнувший ныне традиционалистский, высокопрофессиональный музыкант, добросовестно и самозабвенно играющий Чайковского и Малера (такой вот парадокс), а не собственные фантазии и вариации на их темы, и ставящий интересы и доброе имя исполняемых гениев хотя бы не ниже своих интересов и самых благородных устремлений». Золотые слова. Браво, Маэстро!

Толкователи же и «улучшатели» классического поэтического нонсенса неизменно кивают на великую тень С. Маршака, кстати, открывшего Лира для отечественного читателя в середине минувшего столетия: мол, вольно же ему было и названия авторские менять, и целые строфы при переводе опускать-купировать, и сюжеты перекраивать (а мастер работал только с крупной формой, по невыясненной причине лимериков избегая), и фирменные пионерско-октябрятские мотивы непринуждённо вводить («По-испански не пишет он, дети, // И не любит он пить рыбий жир…», тогда как автор ни к какой возрастной группе в особенности не обращался и терпеть не мог… имбирного пива, а об отношении к рыбьему жиру попросту умалчивал). И забывают (либо не понимают) как минимум три важнейших обстоятельства. Что Маршак был титаном перевода, одним из столпов советской переводческой школы. Что был он первопроходцем, коим действительно многое позволено. И что переводят они даже если и бред (а ведь нонсенс, абсурд – это по-нашему и впрямь бессмыслица, чепуха, вздор, чушь, бред, – один маститый переводчик «серьёзной» поэзии, так сказать, поэзии «сенса», дал нонсенсу наиболее колоритную дефиницию, повторять которую как-то неловко), то ведь бред не чей-нибудь, а – великого Эдварда Лира, гения чистого абсурда.

Другая крайность в деле перевода – ремесленническое копирование оригинального текста, нередко ценою варварского разрушения самой строгой и стройной формы лимерика (грубое удлинение коротких средних строк, когда визуально, графически пятистишие из фигурки изящной девушки с выраженной талией превращается в оплывшую матрону; замена непокорного лировского анапеста до боли родным пушкинским ямбом, чуть ли не маяковской лесенкой, а то и прозой и т. д.) при нетвёрдом владении техникой стихосложения, а подчас и родным русским языком.