Алексей Смирнов - ПРАВОЕ ПОЛУШАРИЕ

– Прости меня, служивый, - сказал Фалуев. - Тебе не повезло, ты оказался где не надо.

Лейтенант подавленно молчал, уже обо всем догадавшись, уже понимая, что беседы в обычном режиме, с требованием предъявить документы и следовать к выходу, не будет.

– Ты пострадал, - продолжил Фалуев, немного помедлив. - Но за это ты будешь вознагражден. Яйтер! - Он повернулся к бритому. Тот послушно, слегка шатаясь, протопал ближе и остановился, сверля участкового безжизненным взором. Глаза у Лебединова стали как у ненастоящих, которых предстояло судить.

Разноголосица смолкла. Близилось что-то важное, решающее. Внезапно лейтенант понял, что вся его посмертная судьба зависит от воли этого безумного неандертальца.

Фалуев объяснил Лебединову:

– Теперь мы будем убивать живых.

Лебединов кивнул, ничего не имея против. Фалуев продолжил:

– Сначала наступит первая смерть, а потом вторая. Или вторая жизнь. Определи товарища офицера. Он не делал нам зла и заслуживает помилования.

– Не сделал? - подозрительно переспросил Лебединов. - Не успел?

Лейтенант догадался, что сейчас будет страшное, и по старой земной привычке закрыл руками лицо.

– Главное, что не сделал, - настаивал Фалуев.

– Но хотел, - Лебединов не уступал ему и не сводил с участкового глаз.

– Давай у них спросим! - Фалуеву хотелось справедливости. Он повернулся и театральным жестом указал на ненастоящих, одновременно приглашая их высказаться. Но те почтительно молчали и даже подрагивали, нервно и трепетно, а Павел Андреевич даже забылся и шарил по карманам в поисках сигарет и спичек. Тогда Фалуев перевел взгляд на Зейду, но Зейду мутило, она полностью отрешилась от происходящего и оставалась внимательной лишь к внутренним симбиотическим процессам.

Лебединов ждал. Йохо знал, что прецедент ляжет в основу всего последующего, уже массового разбирательства. Он был уверен, что лейтенанта надо пощадить, ибо чувствовал некоторые угрызения совести. Но в то же время он понимал максималистскую логику Яйтера, судившего помыслы, которые приравнивались к реальному деянию. Взгляд Фалуева упал на колоду карт, в суете и неразберихе прихваченную с остальными пожитками.

– Пусть нас рассудит Бог, - предложил Йохо Фалуев. - Или случай, это одно и то же. Сыграем? Если моя возьмет, он полетит к ангелам, если твоя - отправится к чертям.

– Там нет чертей, - пролепетал лейтенант, уже немного разбиравшийся в закулисном мироустройстве. - Там хуже, там нет ничего. - Перспектива окончательного небытия ужасала его настолько, что он даже осмелился подать голос.

– Ну да, разумеется, - небрежно подхватил Фалуев. - Черти здесь. Ну же, старина! - поторопил он Лебединова. - Одну партию.

Тот глубоко вздохнул, уставился на колоду.

– В дурака, - глухо сказал Лебединов.

– Ну не в покер же, - оскалился председатель суда. Он подошел к столу, смахнул с него бытовую дребедень, подцепил и придвинул стулья. - Играем на офицера, отличника боевой и политической подготовки, - громко объявил Фалуев. - Попрошу свидетелей подойти поближе.

Ненастоящих не пришлось просить дважды. Они заключили стол в тройное кольцо - настолько их стало больше, а между тем из подполья вырастали новые, и новые свешивались с потолка, подобно летучим мышам, и выходили из стен, и выползали из-под ложа, на котором грузно ворочалась Зейда, забывшаяся липким сном.

За окном начиналась вьюга. Глубокие следы, оставленные лейтенантом, заносило снегом, как будто они тоже переставали принадлежать земному миру и, мельчая, цепочкой утягивались в сопредельные миры.

Фалуев и Лебединов сели друг против друга. Колода легла на стол, и оба с непонятным для себя беспокойством обратили внимание, что сукно, его покрывавшее - зеленого цвета, очень старое, но добротное. Чего-то не хватало; художественное чутье на миг возобладало в Лебединове, заставив его пошарить глазами в поисках светильника. Зацепиться было не за что: все казалось корявым и ненадежным. Толстые пальцы Фалуева прогнули колоду, щелкнули ею, наподдали - верхняя половина чуть съехала, как будто предлагала себя его визави. Ненастоящие подошли ближе, столпились и заглядывали через плечи, и смерть, воплощенная в призраках, металась против обыкновения, не находя себе места ни за левым плечом, ни за правым.

– Сдавайте, - пригласил Фалуев, непроизвольно переходя на "вы". Зеленое сукно чем-то располагало к изысканности.

Лебединов механически разбросал карты, выдернул козырь: пиковую девятку.

– Вини винями, - напомнил он, но по тону было видно, что ему все равно и он занят какими-то посторонними мыслями.

– В подкидного, Лебединов, - поморщился второй игрок. - Переводного я не люблю. Уважите?

– Извольте, - тот, как бы ни был погружен в свое, сокровенное, не мог не удивиться этому слову, которого раньше не то что не употреблял, но даже не вспоминал.

– Шестерка, - Фалуев сбросил семерку бубен и откинулся на спинку стула. В комнате было смертельно тихо.

Лебединов отбился; оба взяли по карте. Прошелестело: "на кон, на кон" - двое ненастоящих, которых прежде никто не видел, толкали милиционера к столу. Фалуев махнул рукой:

– Убрать. На стол его, что ли? Может быть, он еще и спляшет?

Лейтенанта втянули обратно.

Лебединов безропотно принял семь карт и держал образовавшийся веер не без грубого изящества.

– Туз, - объявил Фалуев, хотя все и так видели, что туз.

Козырная восьмерка впилась в червонное сердце черными паучьими ножками.

– Бито - браво, Лебединов! - тот достал папиросу и запрокинулся вновь, ожидая лакейского огня; спичка так и не появилась, и Фалуев закурил самостоятельно. Дым разлегся рыхлым пластом.

– Дайте ему вальта, - прошептал кто-то над ухом. Лебединов послушно выбросил вальта, потом еще одного, и еще, и противник принял. Колода истончалась; лейтенант уже не вполне стоял, но сидел на корточках, смятый и стиснутый со всех сторон; некоторые без стеснения взбирались прямо на него, чтобы лучше видеть. Правые полушария игроков были заняты картами, что не шло на пользу материализации: привидения продолжали прибывать, и многие ничего не весили, висели ничком над столом, над ленивыми дымными облаками, и заглядывали в карты.

Последовал быстрый размен-обмен, десятки с девятками хлестко бились друг о дружку. Лебединов забрал себе козырную девятку и бросил бубновую даму.

– Король, - сказал Фалуев.

Лебединов задумался, затем вдруг впервые за всю игру улыбнулся и положил даму пик. Вокруг взбудораженно зашептались. Участковый, окончательно утрамбованный, зажмурился.

Фалуев тоже расплылся в зубастой улыбке.

– Ваша дама убита, - молвил он, выкладывая нового короля, о котором Лебединов успел позабыть.