Стивен Фрай - Троя. Величайшее предание в пересказе

Пенфесилея привела с собой в Трою двенадцать свирепых амазонских царевен-воительниц [159], и на ее личном счету в первой же боевой вылазке оказалось восемь незадачливых ахейцев. От самого присутствия амазонок у противника греческие ряды охватили напряжение и тревога. Никто никогда не воевал со смертными женщинами – тем паче с такими, кто пускает из лука стрелы, сидя верхом [160]. Ахейцы сплотились и собрали всю отвагу в кулак, чтобы сражаться с этими женщинами на копьях и мечах, как с мужчинами. Эант, Диомед и Индоменей влезли в бой и сразили шестерых из восьми царевен.

Троянские женщины, наблюдая с высоких стен, так воодушевились натиском людей одного с ними пола, погнавшим ненавистных аргивян прочь от Трои, что решили полезть в битву и сами, однако Феано, жрица Аполлона, предупредила их, что, в отличие от Пенфесилеи и ее спутниц, рожденных и воспитанных для боя, троянки сражаться не обучены и их всех поубивают, Трое же никакого проку от этого не будет – лишь дополнительные потери и повод для скорби.

Воодушевленные непреклонной Пенфесилеей, троянцы погнали ахейцев к кораблям, где Ахилл и Аякс, величайшие воины среди греков, держались вне сражения на берегу, все еще скорбя у могилы Патрокла. Однако взялись за оружие и они, увидев, как теснят и гонят их соратников. Ахилл единолично погубил пять амазонок. Пенфесилея метала копья в Аякса, которого спасла лишь крепость его щита и серебряные поножи, уберегшие ему голени. Увидев это, Ахилл бросился на царицу амазонок с гневным кличем и пронзил ее своим копьем. Смерть Пенфесилеи навела страх на троянцев, они обратились в бегство и кинулись под защиту городских стен.

Ахилл грубо лишил Пенфесилею ее доспехов, но когда снял шлем и увидел ее лицо – опешил от изумления. Такой он представлял себе богиню Артемиду. Гибель всей этой красоты, отваги и чести оплакал он. Рыдал об утрате ее. Следовало ее пощадить – завоевать ее, забрать с собой во Фтию и править с нею как с царицей.

В любой армии, в любой компании, в любой конторе, в любом классе, в любой спортивной команде водится свой злой шутник, свой едкий критик. У греков был ФЕРСИТ, уродливейший (как настаивает Гомер) и жесточайший сатирик среди ахейцев [161]. Одиссею прежде довелось тюкнуть его скипетром Агамемнона и пригрозить, что разденет его догола и отлупит покрепче, коли не придержит Ферсит свой язык, но такие типчики редко мотают на ус [162]. Услыхав, что Ахилл оплакивает смерть Пенфесилеи, Ферсит зарвался совсем уж несусветно.

– Вы гляньте на великого Пелида, хнычет по бабе. Все вы, великие воины, одинаковы. Стоит только увидеть смазливое личико, так сразу растекаетесь лужей. – С этими словами он плюнул на труп Пенфесилеи. – Эта сучка прорубалась сквозь наши ряды, как сама Смерть. Поделом ей.

Взбешенный Ахилл набросился на Ферсита и так свирепо ударил его по голове, что у насмешника вылетели зубы. Он испустил дух, не успев пасть наземь. В греческом лагере никто не всплакнул – за исключением двоюродного брата Ферсита Диомеда, кто мог бы запросто сразиться с Ахиллом, если б не оказавшиеся рядом бойцы – они умолили их помириться. Ахилл, чтобы искупить убийство благородного грека, согласился навестить Лесбос и там очиститься [163].

Тем временем Атриды – Агамемнон и Менелай, – памятуя о бойне, что разразилась над телами Сарпедона, Патрокла и Гектора, вняли мольбам троянцев отдать им труп Пенфесилеи. Его внесли в город, где Приам повелел захоронить ее прах рядом со своим отцом Лаомедонтом. В то же время ахейцы скорбели по Подарку, погибшему от руки Пенфесилеи. Был он любимым для всех братом Протесилая, первого грека, сгинувшего в этой войне, и утрата его ощущалась остро [164].

Поддержать троянцев явился еще один герой. Мемнон, царь эфиопов, племянник Приама [165]. Был он, подобно Ахиллу, полубожественного происхождения: матерью ему приходилась Эос, а отцом – Тифон, бессчастный смертный, наделенный бессмертием, но не вечной юностью [166]. Как и Ахилл, Мемнон носил доспехи, выделанные самим Гефестом. Он и его эфиопы, свежая кровь, совершали настоящие набеги на ахейцев – и среди прочих знаменитостей прикончили Антилоха, сына Нестора. Убитый горем Нестор отправил второго своего сына Фрасимеда забрать тело. Старик бы и сам, едва выдерживая груз боевого облачения, бросился в бой, не воззови к нему благородный Мемнон, дабы чтил он свои годы и не встревал. В отчаянии Нестор отыскал Ахилла, только что вернувшегося с Лесбоса. Антилоха Ахилл любил и рвался отомстить Мемнону. Если помните, именно Антилох бежал в слезах вдоль берега, чтоб донести Ахиллу страшную весть о смерти Патрокла. Антилох остался тогда держать Ахилла за руки, пока мучился тот в тоске, ярости и самобичевании. От такого завязывается меж людьми дружба.

Темнокожий Мемнон и златокудрый Ахилл сражались весь день – их поединок стал самым долгим сражением один на один за всю войну. В конце концов сила и прыть Ахилла взяли верх и он проткнул изможденного Мемнона мечом.

Возликовавшие ахейцы ринулись к стенам Трои. Ахилл вместе с ними прорубал себе путь среди троянцев вплоть до самых Скейских ворот. Вспомнил ли он слова умиравшего Гектора?

«Вижу тебя у Скейских ворот, сражен будешь Аполлоном и Парисом».

Голос самого Феба Аполлона призвал Ахилла отступить, но в ушах у героя пела кровь. Ахилл знал, что Аполлон на стороне Трои, но, вероятно, забыл, что имелась у бога стрел особая причина ненавидеть его самолично. Аполлон не мог не заметить презрительно кощунственных замашек Ахилла, с какими он люто расправился с юным Троилом в храме самого Аполлона, прямо на священном алтаре.

Парис сидел высоко на стене и смотрел на буйство резни. Был он одним из лучших троянских лучников – с этим никто бы не поспорил. Целился всегда точно, а если лук был натянут удачно, стрела у Париса летела дальше, чем у любого другого, – за исключением разве что его двоюродного брата Тевкра, но тот сражался за ахейцев.

Однако в той мешанине внизу мала была вероятность, что сможет Парис попасть в отдельного человека. Впрочем, Ахилла-то он разглядел – как же иначе? Столько народу вокруг него падало – а уж доспех- то…

Парис достал отравленную стрелу и вскинул лук.

Будет ли выстрел, какой изготовился он сделать, лишь его, Париса, работой – или же Аполлона? Аполлон – бог-лучник, а потому всякий, кто попадает в цель, может сказать: «Мою руку направлял Аполлон», как и поныне писатель нередко молвит: «Со мною в тот день была муза».

Парис хорошенько прицелился по оперению своей стрелы. Сколько ж людей металось на пути, пока следил Парис за движениями Ахилла… Парис тихонько вдыхал и выдыхал. Первое требование для меткого лучника – терпение.