Боба Рабинович - Священный Ахредуптусъ

— В который раз возношу молитву Их Преподобию за упокой бессмертной души создателя сего вертолета — Хулиганова Устина Йозефовича — за беспримерные технико-тактические характеристики упомянутой машины.

— Часто стреляют? — поинтересовался я.

— В окрестных местах — с регулярностию как Жопы срут, — отвечал капитан. — Жывут в Тундре Жыды дикие и добывающие на пропитание подобным. Да и в городе они сила. Только мы, Русские Православные Офицеры, срали на них с высоты парашюта. Ибо, как сказал Их Преподобие: «То, что нас ебет — делает нас сильнее!»

… Представь, Православный, мое удивление, когда именно эту бессмертную цитату из Внука Божыего обнаружыл я наколотой на проходной Красноярского, Имени Генерала Лебедя, Трамвайного Завода (КИГЛТЗ)!

— Неужь наебали? — представилось мне.

Несколько предыстории. Во время предыдущей творческой командировки на Омский Велосипедный Завод, откуда я и прилетел в Красноярск, тамошние трудящиеся рассказывали о невыносимых условиях существования пролетариата на Красноярском Трамвайном, о том, что завод, якобы, полностью принадлежыт Жыдам, в лице Красноярского Кагана Генерала Ивановича Лебедя, который нанят Чеченами, которые наняты Бобой Березовским, который нанят Всемирными Жыдами, об отсутствии на предприятии Православия и канализации, о русофобской пропаганде, что отравляет сознание постепенно ожыдявливающихся рабочих… И тут — фраза из Вождя…

— Хуйня какая-то, — гавкнул я и вступил в проходную.

— Куды прэшь! — взвилось в полутьме. Из угла подступила Харя с топором. — Куды прэшь? На Хуй прешь?

— Корреспондент, — сунул я Харе мандат. — Обозреваем Православие и борьбу с Жыдами среди пролетариата. А не Хуй Собачий!

— Ку-куды… — Харя внезапно изменилась в лице. — П-рравославие… Ккакое Пправо-ик! — славие?

— Истинное! — отвечал я и двинулся далее, пользуясь тем, что Харя как бы опизденела. И напрасно я это сделал. Раздался грохот, пол ушел вниз и я отправился в подземелье, на Хуй…

… Очнулся от запаха. Запах был повсюду. Говном пахло. В темноте я попытался приподняться, но оказалось, что ноги мои скользят, а руки не могут найти твердой опоры. Пришлось плюхнуться обратно на спину. По счастью оказалось мягко — насрали похоже недавно. Говно ощущалось теплым, напоминающим пластилин, захотелось как в детстве сжать кусочек в ладони, размять хорошенько и вылепить нечто… Брежнева, например…

— Эй, мужык!

Голос звучал женским, доносился откуда-то за спины и напугал меня не столько своей неожыданностью, сколько тем, что раздался среди Говна.

— А что, — сыграл я в бодрость духа, — разве и промежь Говна люди жывут?

Сзади молчали. Я медленно развернулся. Глаза еще не привыкли к темноте, но уловили движение:

— Ну эй, ты… Хули ли тут в натуре?

— Кто таков? — на сей раз звук оказался мужским, слышался хрипло и начальственно.

— Не-не… либо так, либо по другому! Либо — сперва кто ты… вы, либо — давай — пытай, мучь! Православные и не то терпели.

Повисла пауза. Затем несколько голосов зашептались, причем мое тренированное ухо раза три выхватывало из хрипов и присвистов слова "провокация" и "провокатор". Через пару минут, опять же подвисла тишина. Меня все это заебало:

— Ну Хули вы! Поймали, так ебите! Хули мне скрывать — мандат мой при мне — врубайте свет, обыскивайте, читайте, да ебите! Не боюсь я вас, Жыды поганые! — заорал я. — И сдохну в ваших вонючих пастях. Как подобает Истинному Православному!

— Провока-а-атор! — завижжала Баба. — Я грю, Порфирий Игуанодонович…

— Молшчать, Пызда! — рявкнул хрипатый. — Мое дело! Судя по всему, он крепко ебнул Бабищу поддых, так как последняя внезапно захрипела, а вскоре негромко принялась подвывать.

Мое зрение, тем временем, почти восстановилось, и я разглядел фигуру, что медленно лавируя по расползавшемуся Говну, двигалась в моем направлении. «Смерть, — подумалось, — умираю за Родину и за Их Преподобие. Поэтому — по Хую!» Встать однако все еще не мог — не приноровился — пятки скользили по жыже, ладони разъезжались, словно коньки сомалийского хоккеиста, Хуй опал от напряжения. «Ни Хуя себе — съездил в командировку!»

Хрипатый мужык (только теперь разгляделось мне его сложение — был он гигант) «подкатил» вплотную, держа в лапе нечто предметное, и это «нечто» он свирепо занес надо мною яко серп и молот над Говнестаном… Но предмет оказался лишь фонарем, который вспыхнул и снова ослепил меня, заставив инстинктивно прижать к глазам измазанный Калом рукав. Затем, грубая ладонь схватила мою руку и отшвырнула в сторону. Я сидел, зажмурившись, в ожыдании пули, или в крайнем случае — удара по кумполу.

Секунды бежали. Вдруг мужык погасил фонарь. Я открыл глаза. Мужык сидел передо мной на корточках, обдавая запахом Рыгаловки, который перебивал даже Говно.

— Ты кто? — в вопросе звучал скорее интерес, нежели угроза.

— Православный, — грубо отвечал я.

— Сам вижу, что не Кытаец. Ты из «Ахредуптуса?»

«Так и есть, ждали, суки.»

— Как говорит Их Преподобие — «Хуй из Жопы не выкинешь!» Оттуда. А вы кто — Жыды, или Пидарасы?

Баба в дальнем углу фыркнула.

— С чего решил? — поинтересовался мужык.

— А с того, что в Говне жывете. Православные в Говне не жывут.

— Хм, Бля… — мужык, видимо, заебался сидеть как Чурка, и резко встал во весь рост. — Ну а сам-то. На себя посмотри.

— Чего на себя? — я растерялся. — Куда швырнули, там и жыву. Вернее — временно…

— Так и мы — временно, — раздалось из угла, — а ты думал тебе здесь одиночную камеру предоставят? С Блядями и телевизором?

— Еб твою мать! — хлопнул я Говном по лбу.

— Доперло наконец? Ну и Слава Их Преподобию… — мужык развернулся и побрел взад.

Мое зрение уже вконец освоилось с мраком и я мог разглядеть, что нахожусь в помещении размером примерно десять на десять, с низким потолком, и косыми стенами, сужающимися кверху, туда, где узким прямоугольником даже в темноте выделялся предательский люк. Еще с потолка капало… все тем же, конечно. Не обращая внимания на Говно, я постарался устроиться поудобнее.

— Сколько нас здесь? Двоих я вижу, а остальные?

— Теперь трое, — отвечала баба, — а с утра шестьсот было.

— Шестьсот!!!! Куда же их дели? — хуевое предчувствие пробрало насквозь.

— Известно куда…

Наступила тишина.

— Неужели… того-с? в Рот и в…

— Да ты, хоть понял где ты, корреспондент! — подал голос мужык. — Ты думал ты у Жыдов?

— Да, а где же?

— У Чеченов ты, Хуйло! В плен тебя взяли. В заложники. Как Масюк, в Рот и в Жопу!

— И что теперь?

— Теперь… — мужык зевнул, — теперь жди пока Боба Березовский приедет. Выкупать.

— Когда же… приедет Боба Бере…

— А Хуй знает! — загоготал мужык. — Только вот с утра был — шестьсот человек народа выкупил. Теперь месяца через два разве…