Виктор Ардов - По памяти и с натуры

Ладно, не буду рассказывать, как я до него добралась, до Ковалева. Факт такой, что нашла улицу, нашла дом, нашла корпус, нашла подъезд, нашла этаж, нашла квартиру. Позвонила. Открывает мрачная такая тетка, посмотрела сердито… А когда я сказала, что к Ковалеву, она аж зашипела. Думаю, сейчас укусит! Но ничего, рукой махнула на дверь: там, дескать, Ковалев, и уползла к себе. Я стучусь. А из-за двери патефон играет. Заграничная такая пластинка: знаете, певица мяукает печальным полубасом… ( Пародирует. ) «Муой Муалыш, мюня муучит, я муолчать уж не муогу…». И видать, из-за этого мяуканья стука не слышно. Тогда я поставила свои вещички под вешалку и ка-ак дам кулаком по двери — по-нашему, по-трифоновски. Дверь открылась: сам Ковалев стоит в полосатой пижаме — вот как раньше каторжников одевали, в крупную такую полоску.

— Вы ко мне, малютка?

— Ага.

— Пройдите, крошка.

Я вошла. Смотрю, в комнате у него сплошной модерн: все полированное, все новое, все это на ножках враскарячку. И главное, у самого морда — тоже вроде полированная. Знаете, усики стрелочками, на затылке гривка, на лбу челка. Рассматривает меня, как в музее статую.

— Малютка, я вас не помню.

— Правильно, говорю, мы с вами и не видались.

— А кто вам подсказал прийти ко мне? Эдик?

— Неа.

— Эрик?

— Неа.

— Юрик?

— Неа.

— Неужели — Эллочка?

— Неа. Я к вам от Гали.

— Простите, не помню: какая Галя?

— Ваша жена. Вот какая.

Ну тут он, правда, аж попятился назад. И улыбнуться хочет и не может: боится меня. Но все-таки сглотнул так слюну и говорит:

— Кхм… Очень приятно, садитесь, пожалуйста… Ликеру, может, выпьете или коньячку?

Я говорю:

— По-вашему, я брала отпуск за свой счет, приехала в Москву, чтобы с вами ликеры распивать? Нет, голубчик, я приехала вас спросить: что теперь будет дальше с вашей стороны?

— В каком смысле, крошка?

— Слушайте, бросьте меня называть крошкой. Я такая крошка, которая может поднять и нести сорок килограммов, а то и шестьдесят. Ясно? Ну и вот.

Он, знаете, застенчиво так отшатнулся на всякий случай, но все-таки улыбается мне. А я — ему:

— По-вашему, это правильно, так вот, ни с того ни с сего бросить жену?

— Нет, что вы! Я ужасно горюю! Ужасно! Но что делать, если любовь прошла? Сердцу ведь не прикажешь, правда?..\

— Ну так. К жене прошла ваша любовь. А ребенок при чем?

— Да, ужасно! Я сам понимаю… Я так люблю детей… Ужасно! Я даже подумывал навестить…

— Ну и в чем же дело? — спрашиваю.

— Да так, знаете, как-то… Все дела… Да вы садитесь, пожалуйста.

— Нет, зачем же?.. Давайте лучше прямо сейчас и поедем!

— Простите, куда поедем?

— А к Гале.

— К Гале?! Кхм…

— Вы же сами говорите, что собирались.

— Да! Ужасно! Я буквально каждую ночь мечтаю — это будет так чудесно: повидать Галочку, ребенка…

— Ну вот, собирайте в дорогу вещички, купим гостинцев и — прямо туда! Что вам надо с собой взять?

Я оглядываю комнату, хватаю мыльницу, щетку, носки и прочее такое… Он сперва только рот открыл. А я шарю в шкафу, собираю все в одно место и спрашиваю его — культурненько, между прочим:

— Вы в каком пиджаке поедете? В этом? Давайте сюда белье, галстуки…

Он семенит за мной, пытается у меня отнять вещички, блеет даже как-то по-бараньи:

— Что вы! Что вы! Положите обратно! Разве можно так сразу?! Куда вы, ну куда вы уносите?! Я же говорю: я должен еще подумать!

А я — будто и не слышу его. Выбросила из его чемодана какое-то там барахло, сама складываю туда, что набрала, и приговариваю:

— Посуда нам не понадобится, а вот простынки придется взять отсюда: я знаю, у Галочки постельного белья немного. Давайте мне сюда носки, туфли домашние и еще ложки, вилки, ножи — это все очень пригодится там.

Он визжать принялся от злости:

— Перестаньте сейчас же! Я, наконец, состою на службе! Меня не отпустят! Да зачем вы берете мой халат?! Отдайте сюда!

— А что вы раскричались? Будто я себе беру. Мы же вместе поедем!

— Никуда мы не поедем! Вы слышите?! Сейчас же уйдите от меня!

Тут, правда, я сама разозлилась:

— Не ори, говорю. Ничтожество такое! Притворяется, что ему грустно без ребенка, а сам не может добраться до Трифоновки! Туда и ехать-то всего четыре часа!

А он выпучил глаза, бормочет:

— До какой Трифоновки? При чем здесь — Трифоновка?!

— А где, по-вашему, живет Галя?

— В Куйбышеве живет. И всегда там жила. И я с ней жил в Куйбышеве!

Я тогда вынула фотографию, показала ему:

— Это кто? Ну?! Говорите!

Он так и впился глазами, потом поерошил свою челку и даже руками развел:

— Понятия не имею — кто!

— Галя это! Понимаете?! Галя Никитина. А у ней на руках — ваша дочка!

Тут он как захохочет:

— А у меня, если хотите знать, сын. От Гали Смирновой. Которая в Куйбышеве! А этой гражданки я сроду не видел! Вот вам!

Тогда я протянула к нему руку:

— Паспорт клади на стол! Сию минуту!

Он засуетился, полез куда-то там в стол, вынимает паспорт:

— Пожалуйста… Вот тут — видите? — штампик: наш брак с Галиной Петровной Смирновой зарегистрирован в Ленинском райзагсе города Куйбышева четыре года назад. А в этой вашей Трифоновке я сроду не был! И вашу Галю Никитину не видел даже в глаза!

Ну что ты будешь делать?! Напоследок я ему, конечно, объяснила, кто он есть. Правда, тут уж я выражалась не очень культурненько… Нда… Наказала я ему поехать в Куйбышев, но боюсь, он меня не послушается.

А сама теперь буду искать нашего Ковалева, который удрал из Трифоновки. Так что если вы что-нибудь про него знаете, скажите мне прямо сейчас. Ладно? А? ( Оглядывает зрителей, после паузы. ) Ну так. ( Вздохнула. ) Я вижу, от вас мне толку не будет. Я лучше тогда пойду… ( Вздохнула, вытерла лицо, собрала вещи. )

Да, я вот еще что хотела сказать… Вы не подумайте, что если уж у человека фамилия Ковалев и притом зовут его Николай, то он обязательно прохвост. Этого пока нет. Вот лично у меня в Трифоновке есть дружок, и тоже его зовут Николай. И фамилия подходящая: Ковальчук. Очень симпатичный парнишка… Я с ним собираюсь…

Ну это хотя — другой разговор. Счастливо оставаться вам. Вот так. ( Уходит. )

1964 г.

В темноватом подъезде у двери на третьем этаже остановились две гражданки. Одна из них — та, что была потолще, — подняла голову и высмотрела номер на двери.

— Это здесь, — произнесла она. — Номер седьмой.

— А звонок? — отозвалась вторая — худенькая, с крашеными в морковный цвет волосами.

— Вот и звонок… Звони, Валя!

— А ты почему не хочешь? — морковноволосая Валя ткнула пальцем в кнопку.

Громко задребезжало по ту сторону двери. Чьи-то шаги прошаркали неторопливо. Дверь открылась. За ней стояла старуха в очках на середине гусиного носа. На ней были надеты трикотажная кофта бурого цвета и юбка столь же симпатичного оттенка. Старуха глядела поверх очков сердито и сопела тоже недоброжелательно.