Тадеуш Доленга-Мостович - Карьера Никодима Дызмы

Черпак был, по-видимому, готов за соответствующую мзду на что угодно.

Не вникая в тайные намерения Дызмы, он пообещал строго придерживаться его инструкций, а те были весьма просты.

— Пан Черпак, через два дня вы вызовете к себе Куницкого.

— Слушаюсь.

— Начнете копаться в деле… Нужно создать впечатление, что поставку он сможет получить только после того, как будет выполнен целый ряд формальностей.

— Понимаю, пан председатель, уж я ему вымотаю душу.

— После трехдневных разговоров вы скажете, что в четверг утром, перед отъездом за границу, его примет министр, который лично намерен расспросить его о некоторых деталях. Понятно?

— Понятно, пан председатель.

— Так ему и скажете — в четверг утром. Не забудьте — в четверг утром. В котором же часу… Гм… В одиннадцать. Затем попрощаетесь с ним, а в час позвоните мне в банк. Куницкий будет у меня. Вы его вызовете к телефону и скажете, что возникли осложнения, что министр узнал о его процессе и заявил, что из этого дела ничего не выйдет, если Куницкий не представит немедленно оправдательных документов.

— А процесс действительно был?

— Был. На это Куницкий скажет, что документы у него в Коборове, что он немедля едет за ними и завтра представит их министру. Я думаю, ответит он именно так. Вы возразите — дескать, это невозможно: к одиннадцати он не успеет, а министр желает с ним лично обсудить финансовую сторону вопроса, и притом непременно в четверг утром. Понятно?

— Понятно, пан председатель.

Надо сделать так, чтоб Куницкому пришлось послать кого-нибудь другого за документами, а сам он шагу не мог бы сделать из Варшавы. Вот что, пан Черпак, вы должны устроить.

— Для вас, пан председатель, что угодно устрою.

— И не пожалеете об этом, — сказал Дызма, вставая.

Два дня прошли. Никодим был как в лихорадке. Он вел бесконечные разговоры с Кшепицким, который до малейшей подробности разработал план действий, беспрестанно принимал у себя сияющего, как майское утро, Куницкого, нанес продолжительный визит пани Пшеленской и еще более продолжительный — ее знакомому, комиссару уголовного розыска, писал письма, говорил по телефону, сидел на заседаниях — и все это, не считая частых совещаний с Черпаком.

В душе Никодим восхищался ловкостью Кшепицкого. В его обществе он чувствовал себя уверенно, отлично понимая, что и Кшепицкому с ним неплохо.

План мало-помалу, созревал: затягивалась невидимая Куницкому сеть. После каждого разговора с Черпаком он появлялся в банке и, давая Дызме подробный отчет, не скрывал при этом своей радости и признательности. Никодим, впрочем, кадил ему не меньше, источая заверения в дружбе и верности.

Наступил решающий четверг.

Ровно в час в кабинете пана председателя раздался телефонный звонок.

— У, черт побери! — с хорошо разыгранным раздражением воскликнул Никодим. — Разрешите, пан Куницкий, узнать, кто это там трезвонит.

— Пожалуйста, дорогой пан Никодим, — весело подпрыгнул на стуле Куницкий.

— Слушаю!..

— Что?

— А, добрый день! Вам везет: пан Куницкий как раз у меня.

И он передал трубку Куницкому.

— Это пан Черпак. Он ищет вас по всему городу.

Куницкий схватил трубку.

— Алло!.. Мое почтение, пан начальник, мое почтение! Чем могу вам служить?

Дызма встал и отошел к окну. Стал внимательно слушать. Он был возбужден, пальцы впились в подоконник. Мало-помалу начал успокаиваться. Все шло как по маслу.

В голосе Куницкого зазвучали нотки беспокойства, страха, слезливой мольбы, и наконец, положив трубку, он воскликнул:

— Что делать! Что делать!

— А что случилось? — участливо осведомился Дызма.

Куницкий бросился на стул, отер со лба пот. Шепелявя сильней обычного, принялся рассказывать Никодиму, что потребовались документы о процессе; он должен представить их самое позднее завтра, в восемь вечера, но сам ехать не может, потому что министр назначил ему завтра прием в одиннадцать утра. После этого он уедет на целым месяц.

— Спасите, дорогой пан Никодим, посоветуйте, что делать. Как горю помочь?

— Гм… Очень просто: телеграфируйте в Коборово, пусть вышлют документы.

— Ах, если б это было возможно! — запричитал Куницкий. — Документы в несгораемом шкафу, а ключи при мне.

— Тогда надо немедленно кого-нибудь послать туда… У вас есть автомобиль. Пошлите шофера.

— Шофера?! Золотой мой! Разве я могу дать шоферу ключи от сейфа?! Там и деньги, и бумаги, и драгоценности, и документы огромной важности. Боже мой, боже мой, что делать, что делать?!

Дызма задумался.

— Ну хорошо, есть у вас в Варшаве верный человек?

— Никого, никого, ни живой души!

— Тогда на поставку придется махнуть рукой.

—. Но это же миллионы, миллионы! — заверещал Куницкий. — Я мечтал об этом давно! И теперь… Ах, какой я идиот, надо было взять ее с собой!..

— О чем вы говорите?

— О зеленой папке, которую я вам показывал… Помните?

И Куницкий хлопнул себя по лбу. Он хотел еще что-то прибавить, но смолк, закусив губу.

— Разумеется, помню. Зеленая папка, — хладнокровно подтвердил Дызма.

— Есть еще одно средство, — заговорил нерешительно Куницкий, — есть один выход, но…

Дызма опустил глаза — а вдруг Куницкий прочтет в его взгляде ожидание?

Какой выход?

Гм… Не смею даже просить… Но вы сами понимаете, как это важно… Для меня, да и для вас…

— Ясно. Миллионы под ногами не валяются.

— Дорогой пан Никодим, — не удержался наконец Куницкий, — вы единственный человек, который может спасти все дело.

— Я? — удивился Дызма.

— Вы, вы, потому что только вам я доверяю. Пан Никодим, дорогой, золотой мой, не откажите…

— В чем именно?

— Правда, вы слегка устанете, но что это значит в ваши-то молодые годы? Дорогой пан Никодим, не катнуть ли вам в Коборово?

Куницкий вынул из кармана кожаный мешочек, в котором побрякивали ключи.

— Спасите меня. Единственная надежда на вас! Никодим пожал плечами.

— Не люблю копаться в чужих тайниках.

— Золотой мой! Бесценный! — Куницкий умоляюще сложил руки.

Никодим прикинулся, будто думает.

— Мчаться как сумасшедшему… Не выспаться…

— Что же делать, что делать?! — гнусавил в отчаянии Куницкий.

Дызма забарабанил пальцами по письменному столу, наконец махнул рукой.

— Ну ладно, нелегкая вас возьми, поеду.

Старик, шепелявя, рассыпался в изъявлениях благодарности, принялся жать Никодиму руку, но в маленьких, бегающих глазках сквозили боязнь и недоверие.

— Какой ключ?

— Вот этот, этот, отпереть не так-то просто, верхний циферблат надо поставить на девятку, нижний — на семерку.

Дызма взял карандаш, записал цифры.

— Ну хорошо, поем на скорую руку и поеду. Вызовите автомобиль.

Через час, после непродолжительного совещания с секретарем, Никодим сошел вниз.