Тадеуш Доленга-Мостович - Карьера Никодима Дызмы

Перешли к обсуждению деталей. Рейх и Кшепицкий учли все до последней мелочи, и, слушая их, изумленный Дызма признавался себе, что ни за что не сумел бы с такой ловкостью обстряпать все дело.

В банке их уже поджидал Куницкий. Лицо, глаза — все его поведение говорило о беспокойстве.

Пройдя мимо, секретарь окинул его насмешливым взглядом, но Куницкий даже не заметил этого. Рысцой бросился он навстречу Дызме и загнусавил:

— Приехали! Очень рад. Привезли папку?

— Здравствуйте. Привез.

— Пан Никодим, что все это значит?

— Что вы имеете в виду?

— Прием у министра! Черпак сказал, что прием отложен. Министр вовсе не уезжает. Пан Никодим, он и не собирался уезжать. Что это значит?

— Пойдемте ко мне, — ответил, краснея, Дызма, — там я вам все объясню.

— Ничего, ничего не понимаю, — беспрестанно повторял Куницкий, семеня следом за Дызмой.

— Игнатий, можешь идти в город, — отпустил Дызма лакея.

Когда тот ушел, Никодим сказал, обращаясь к Куницкому:

— Видите ли, ваша жена решила развестись с вами.

— Что такое? — встрепенулся Куницкий.

— То, что вы слышите. Она разводится с вами и выходит замуж за меня.

Куницкий со злобой посмотрел на Дызму.

— Ах, так… Может быть, она приехала вместе с вами?

— Нет, она осталась в Коборове.

Старик беспрерывно кусал губы.

— Когда же это она решила? Это невозможно! Она ничего мне не говорила! Это, наверное, каприз? Это, наверное, вызвано вашей интригой…

— Какой там интригой… Она попросту втюрилась в меня, ей надоел такой старый хрыч, как вы.

— Но у этого старого хрыча, — зашипел Куницкий, — миллионы.

— Шиш, не миллионы. И миллионы и Коборово — все собственность Нины.

— На бумаге, только на бумаге, уважаемый председатель! Не на что зариться!

— А вот и есть на что, — философски заметил Дызма.

— Увы, мне очень жаль, — со злорадством захихикал Куницкий, — но у меня векселя жены на такую сумму, которая с избытком покрывает стоимость имения.

Никодим заложил руки в карманы, выпятил губы.

— Что касается векселей, пан Куницкий, то векселя действительно были. Были, да сплыли.

Куницкий мертвенно побледнел. Дрожа всем телом, с трудом переводя дыхание, он простонал:

— Что?.. Что?.. Как это «были»?..

— А вот так.

— Украл! Ты украл мои векселя?! Ключ, сейчас же отдай ключ от сейфа.

— Не отдам.

— Да это же грабеж! Вор, бандит! Я тебя в тюрьму засажу!

— Заткни глотку, старая калоша! — гаркнул Дызма.

— Грабеж! Давай ключ!

— Не дам, потому что ключ не твой — понимаешь, подлец! Не твой, а Нинин. И сейф ее, и ключ ее.

— Ну, нет! Не думай, негодяй, что старика Куницкого так просто одурачить. Есть еще справедливость в Польше, есть суд! Есть свидетели, которые видели, как я давал тебе ключ. Полегче, браток! Нина тоже вынуждена будет показать под присягой, что подписала векселя.

— Не беспокойся. Это уж мое дело.

— Есть суд! — кипятился Куницкий.

В передней раздался звонок.

— Скотина, судом пугает! — Дызма плюнул на пол и пошел отворять.

— Мерзавец, мерзавец! — Куницкий метался в комнате, как пойманная лиса в клетке. — Сейчас же иду к прокурору, в полицию…

Но идти туда ему не пришлось: открылась дверь, и в комнату вошли сержант полиции и два агента сыскной службы в штатском.

— Вы Леон Куницкий, он же Куник? — сухо спросил сержант.

— Да, я Куницкий..

— Вы арестованы. Одевайтесь, идите с нами.

— Я? Арестован? За что? Это, наверно, ошибка.

— Никакой ошибки нет. Вот ордер на арест.

— За что?

— Не мое дело, — пожал плечами сержант, — в уголовном розыске вам скажут. Ну, пошли! Оружие при вас есть?

— Нет.

— Обыскать его.

Агенты ощупали карманы. Оружия не оказалось.

— Ну, пошли! Извините, пан председатель, что нарушили ваш покой, но таков приказ. До свидания.

— Приказ есть приказ, — заметил Дызма. — До свидания.

Куницкий обернулся, хотел еще что-то сказать, но агент толкнул его, и он, вылетев, как пробка, из комнаты, мгновенно очутился за дверью.

Никодим долго стоял в опустевшей передней. Наконец пригладил перед зеркалом волосы, вернулся в столовую. На столе его ждал завтрак, о котором он до сих под не вспомнил. Только теперь он ощутил сильный голод. Кофе уже остыл, сахар в нем не растворился. Никодим вынул из буфета графин с водкой, положил на тарелку ветчины, колбасы, телятины и принялся есть.

— Видно, на роду мне написано умереть важным барином, — сказал сам себе Никодим за третьей рюмкой. — Ваше здоровье, пан председатель.

В стекла бил мелкий, острый дождь, за окнами клубился серый сумрак.

Дызма недолюбливал генерала Яжиновского по разным причинам: и смотрит насмешливо, и в обращении сух, а главным образом ему не нравилось то, что генерал был другом Терковского. Несмотря на неоднократные приглашения, Никодим уклонялся от посещения Яжиновских. На этот раз, однако, поехать пришлось — генерал напрямик заявил: отсутствие пана председателя на вечере сочту за личное оскорбление. Дызма, впрочем, знал, что Терковский не вылезает сейчас из Жегестова, поэтому у Яжиновских наверняка не будет.

Собственно, у Дызмы не было оснований избегать Терковского. Он не чувствовал к нему антипатии, но молва гласила, что это заклятые враги; все упорно твердили одно и то же, и Никодим в конце концов сам готов был поверить этому. Терковский, в свою очередь, относился к нему холодно, даже с неприязнью. К счастью для Дызмы, у него было достаточно прочное положение, чтобы не считаться с этим. Никодим предпочитал не сближаться с Терковским еще и по той причине, что, по намекам дам-«паломниц», догадался о связи дородного начальника кабинета с «посвященными», к которым Дызма относился отнюдь не без опаски.

Яжиновские жили на Вильчей, и Дызма отправился к ним пешком. Гостей было, по-видимому, много — у ворот стояло десятка два автомобилей. В передней ворохами лежали пальто, из комнат доносился гул голосов, взрывы смеха.

Генерал и его жена встретили Дызму приветливо, провели его в гостиную, где как раз в этот момент водворилась тишина и какая-то тучная дама с обнаженными, похожими на телячьи окорока руками уселась за рояль. Волей-неволей Дызме пришлось остановиться в дверях и кивками отвечать на приветствия знакомых. Он даже не успел толком разглядеть, кому кланяется.

Первым, кого он заметил в толчее черных фраков, был Терковский.

— Чтоб его черт побрал, — проворчал про себя Дызма под первые аккорды рояля.

Никодим решил лавировать таким образом, чтобы не столкнуться с Терковским. В таком людном обществе это будет нетрудно, тем более что сам Терковский вряд ли станет искать с ним встречи.

Каково, однако, было изумление Никодима, когда он вскоре увидел, что толстяк пробирается прямо к нему. Поздоровавшись и взяв его под руку, Терковский шепотом предложил: