Борис Бурда - Происхождение тютельки

Пищу на корабле тоже принимают не так, как на сухом пути. Готовит ее не повар, а кок, и не в кухне, а в камбузе. Макароны по-флотски у нас еда как еда, а на флоте – поощрение за тяжелую работу, так как готовились в день бункеровки, чтоб добавить силушки потаскать мешки с углем. Вместо официантов там стюарды (оттуда и летчики словечко содрали!), и чашечку кофе капитану в свое время опытный стюард ни в жисть не наливал – только полчашечки, чтоб не расплескать при качке. Кстати, накрывался стол при качке мокрой скатертью, чтоб не сползла на пол вместе со всем сервизом. А в штормовую погоду морской закон велит выкатить на палубу бочку с солеными огурцами – от качки всех тошнит и на кисленькое тянет, вне зависимости от пола. Заодно и на закусь сгодятся, потому что выпить моряки тоже любят. Академик Крылов, гостя у английских коллег-корабелов, на вопрос: «Что вы пьете?» – ответил честно и прямо: «Все, кроме воды и керосина, а если есть только эти две жидкости – тогда лучше керосин, лишь бы не воду!» Впрочем, нелюбовь моряков к воде можно понять и объяснить…

Правда, уходят в прошлое те еще недавние времена, когда военные корабли были символом мощи страны. Но еще недавно, чуть больше ста лет тому назад, Англия грозно предупреждала Россию, что не потерпит закладки российским флотом сразу пятнадцати современных броненосцев – вплоть до «правительство Его Величества оставляет за собой свободу действий» (так изящно угрожают войной на языке дипломатии). В России тоже испугались: кто это без ведома царя и морского министра столько кораблей строит? Оказалось, что все очень просто: действительно заложили броненосцы «Три святителя» и «Двенадцать апостолов». 3+12=15, это уж точно. Осталось только порадоваться, что броненосец «Сорок мучеников» решили закладывать годом позже…

А вообще, моряки – люди особые, не такие, как все. На одном из совещаний Сталин недовольно обратил внимание сидевшего рядом с ним адмирала Кузнецова, что некий присутствующий на встрече адмирал на его руководящие указания практически не реагирует, – не враг ли, мол? Кузнецов, человек храбрый и самостоятельный (вопреки прямому указанию вождя привел флот в боевую готовность в ночь на 22 июня, чем спас очень многое и многих), не испугался объяснить лучшему другу физкультурников, что адмирал толковый, заслуженный и расхождений с генеральной линией не имеет, – просто военная специальность такая, морской артиллерист, а как не оглохнуть, сидя в стальной коробке, в которой еще и двенадцатидюймовые пушки бухают? Сталин, видимо, был в хорошем настроении и так же вполголоса сказал: «Да, зря я такого заслуженного человека обидел. И наград у него маловато, а вы говорите, что хорошо служит… Может, ему орден дать?» На другом конце стола адмирал вскочил и заорал на всю комнату: «Служу Советскому Союзу!» Такая уж особенность слуха у военных моряков. Да разве только у моряков?

В музыке каждый понимает по мере веса слона, в детстве наступившего ему на ухо. Президент США Улисс Симпсон Грант (тот, который с полтинника) вообще говорил, что знает только две мелодии, одна из которых – «Янки дудл». А на вопрос, какая же вторая, гордо отвечал: «Не «Янки дудл». Впрочем, лучше, когда руководитель так разбирается в музыке, чем, скажем, как Жданов, который учил композиторов, какая должна быть музыка, – чтоб ему, Жданову, было приятно ее напевать. Так что лучше, чтоб руководитель своих музыкальных вкусов не демонстрировал. Разве что как Елизавета Английская, даровавшая некому доктору Джону Булю (интересное, кстати, совпадение) герб с надписью «Sol, mi, re, fa» – за сочинение английского гимна «Боже, храни королеву». А то вот Николай I не любил Глинку и разрешал заменять провинившимся офицерам гауптвахту… посещением оперы «Руслан и Людмила». Кстати, некоторое время мелодия Глинки прослужила российским гимном – не месть ли это гонителю декабристов?

А вообще-то говоря, музыка в государственной мощи дело не последнее. Еще Наполеон говорил, что в российской кампании у его войска было два главных врага – морозы и русская военная музыка. Да и генералы Великой Французской революции, прося подкрепления, писали: «Пришлите два полка солдат или тысячу экземпляров «Марсельезы». Музыка – дело смертоносное, причем не только для людей. Недавно в одном старинном английском замке состоялся рок-концерт, после которого из замка начисто исчезли крысы. Ни кошки, ни отрава не смогли добиться того же, что чарующие звуки современной музыки. Это еще раз доказывает, что люди сильнее крыс и слухи о живучести последних несколько преувеличены.

Правда, и люди не всякую музыку любят. Арабы, например, никогда не насвистывали мелодий, называя свист «музыкой дьявола». А иногда не музыка, а сами музыканты виноваты в том, что добиваются не совсем того успеха, о котором мечтают. Россини как-то в опере ругал горе-певца на чем свет стоит, но уйти отказывался – не хотел пропустить третьего акта, где того по сюжету убивали. Когда один бездарный композитор предложил Равелю послушать его последнюю работу, тот радостно сказал: «Действительно последнюю? Тогда поздравляю вас от всей души!» А когда более дипломатичного Массне спросили, почему он хвалит композитора Рейса, который всегда его ругает, тот ответил: «Не обращайте внимания, мы оба не говорим того, что думаем!» Карузо тоже был вежлив – выслушав заявление некоего козлетона: «Мой голос звучал во всех ярусах театра!», он спокойно признал: «Да, я сам видел, как публика освобождала ему место».

Несколько трудней критиковать женщин-музыкантов – надо еще и политес соблюдать. Не всякий осмелится, как Генрих Нейгауз, в ответ на слова: «Посмотрите, какая красивая пианистка – вылитая Венера Милосская!» – честно признаться в своей мечте о том, чтоб ей для полного сходства еще и отбили руки… Вот Леопольд Стоковский, выслушав экзерсисы дочери одного богача, всего-навсего тактично заметил, что она играет по библейским заветам, и лишь потом пояснил, что имеет в виду – «ее левая рука не знает, что делает правая». А Густав Малер, когда его спросили, как выступила на конкурсе некая безголосая певица с большими связями, сказал, что для победы ей не хватило только одного голоса – ее собственного. Вообще, женщинам не музыка важна. Стоя в кулисе Большого на «Евгении Онегине», одна хористочка сказала: «Как Татьяна могла полюбить этого пижона Онегина – Ленский гораздо лучше!» На это исполнитель роли Онегина Оленин скромно возразил: «Пушкин же не знал, что Ленского будет петь Собинов!»

Зато когда любят музыку, так уж любят. Например, пауки: заиграешь перед ним на скрипке, он и выползет, и это не легенда, а научный факт. Паутина, знаете ли, от звуков колеблется, паук и думает, что муха попалась. Так что нет смысла играть перед пауками на скрипке – им все равно аплодировать нечем. Не то что, скажем, итальянцам – в 1792 году на премьере оперы Чимароза «Тайный брак» хлопали так громко, что артисты были вынуждены исполнить на «бис»… всю оперу целиком.