Борис Леонтьев - Триумф Великого Комбинатора, или возвращение Остапа Бендера

Ираклий Давыдович покорно кивнул и изобразил на своем лице полное понимание.

- Кому, оленевод твою мать, партийный билет продал? еще раз спросил следователь и, достав из кобуры револьвер системы Смит и Вессон, почесал им затылок.

- Клянусь честью, я не продавал! Я не продавал, гражданин следователь, слово коммуниста... Понимаете, в среду утром, вы помните, тогда еще снег шел, такой большой снег, мокрый, билет у меня был. Я помню, был. Ведь так? Так.

- Ты что мне тут горбатого к стенке лепишь?

- Я не леплю, товарищ следователь.

- Как же не лепишь, когда лепишь?

- Понимаете, в среду утром...

- Нет, этот оленевод меня запарил!

- ...вы помните, тогда еще снег шел, такой большой снег, мокрый...

- Видимо ты, волчина контрреволюционная, так ничего и не понял. Ну что ж, придется чистить харю!

C этими словами и прыгающей ядовитой усмешкой на лице Альберт Карлович буквально вылетел из-за стола и приземлился рядом c телом контрреволюционной волчины. Тут он вытащил из кобуры револьвер, крутанул пару раз вокруг пальца и начал трясти оружием перед потной физиономией Суржанского.

"Будет бить!" - сообразил Ираклий Давыдович и зажмурил глаза.

Но обстоятельства сложились так, что в тот самый момент, когда резиновый кулак капитана Ишаченко размахнулся для стимулирующего удара, дверь кабинета отворилась и на пороге, c папиросой в зубах, картинно появился выбритый начальник немешаевского ОГПУ товарищ Свистопляскин. Несмотря на то, что фамилия у начальника была дворницкая, его очки c серебрянными оглоблями, сидели на весьма интеллигентных ушах. Весь его вид как бы говорил: "Я ни разу в жизни не бил человека. А те, кого бил, ну разве это были люди?"

- Ты подготовил докладную записку? - спросил начальник управления.

Капитан Ишаченко оправил гимнастерку, вытянулся по струнке, параллельно линии стояка вешалки и шаркнул ногами так, что по кабинету пронеслось раскатистое эхо.

- Никак нет, Роман Брониславович, я...

- Пора бы уже заканчивать, Альберт. - Начальник управления затянулся папироской. - Сам понимаешь, c этими кооперативщиками пора кончать. А чего тянуть? Дело ясное... Что тут у тебя? Товарищ Суржанский, вы к нам?

- Вот полюбуйтесь, Роман Брониславович, - тыкая пальцем в обалдевшую морду Суржанского, сообщил Ишаченко. - Вражина. Продал Антанте билет партийный.

- Так, так, - сдвигая на лоб очки, удивленно пробормотал Роман Брониславович и, сделав небольшую паузу, добавил c радостным вздохом: - Эхва! Очередную, значит, контрреволюционную сволочь поймали. И когда ж вы, гады, успокоитесь? А? Ведь бесполезно же. Бесполезно. Сколько вас в СЛОН, на Вишеру поотправляли... Ан нет, все равно лезут, вредят.

- Так точно, товарищ начальник, вредят, - вздохнув, сказал капитан. - Факт на лицо!

- Очень мило! Нормальный ход! - скрипуче тявкнул начальник. - Мы, значит, уничтожаем остатки контрреволюции, а вы, Ираклий Давыдович, теряете партбилет? Очень мило! Нормальный ход!

Ответработника исполкома передернуло от носков до запотевшего затылка, словно по его телу пропустили электрический заряд.

- Товарищи, я же ведь сам пришел, сам, - взмолился партиец, - вы поймите, что в среду ут...

Но окриком "Засохни, плесень!" Альберт Карлович не дал ему договорить. Повернувшись к начальнику управления, капитан подробно изложил результаты проведенного им дознания.

Очередная контрреволюционная сволочь, как метко заметил товарищ Свистопляскин, мурыжила его долго: прилетел этот суслик час назад. Но кое-что выяснить удалось. Да, пришел этот тип сам, еще бы ему не прийти. Органы все равно бы вычислили. И не таких вычисляли. Да, работает, точнее, работал в исполкоме. Да, потерял партбилет между продуктовой лавкой и трамваем, или наоборот. Точных сведений он не дает. В горкоме партии билет был. И в среду утром, когда шел снег, был. И вообще, этот Суржанский - подозрительная личность, так как толком ничего сказать не может. Контра, она и в Африке контра. И вот уже битый час он капает на мозги органам. Признаваться не желает. Показания дает путанные. Объсняет сумбурно. А сам пришел тоже неплохо. И итог ясен: этот оленевод, его мать, ни в какие ворота не лезет...

- Постой, постой. - Свистопляскин самодовольно улыбнулся. - Тут c кондачка решать не стоит... Правильно говоришь, что контра, она и в Африке контра. Тут попахивает контрреволюционной гарью. Не иначе. - Роман Брониславович спокойно подошел к беспартбилетнику и жадно вдохнул воздух. Точно, - убедился он, - несет контрой. В общем так, Альберт, бросай насосолопаточный мусор к чертям собачьим и занимайся только этим вот субчиком. Тут пахнет контрой, точно тебе говорю.

- Есть! - отрапортовал Ишаченко c мужественным видом пролетарского пожарника, поливающего из брандспойта полыхающее пламя контрреволюции.

Начальник управления направился к выходу и, не оборачиваясь, голосом судьи, выносящего смертный приговор, заключил:

- Точно! от этого эхинококка контрой прет! c кондачка решать не стоит! так, что действуй. Действуй, но помни: что сила следователя - в его спокойствии, то есть руки распускай, но в меру. Понимать надо!

Следователь Ишаченко спокойно подошел к столу, включил штепсельную лампу и направил ее свет прямо в контрреволюционную морду Ираклия Давыдовича. От потока жгучих лучей Ираклий Давыдович зажмурился, порылся в своем кармане, достал из него носовой платок, высморкался, во всю силу напряг блестящий от пота лоб, c коровьей преданностью взглянул в темноту, где, как ему казалось, смутно виднелись добрые глаза следователя. Но владелец этих глаз не оценил коровьей преданности и, подойдя к контре, нанес свой коронный справедливый удар.

На средневековой итальянской гравюре появились новые подробности. Ираклий Давыдович взвыл, и коровья преданность быстро сменилась собачьим страхом.

Второй удар был похож на первый, но коронным не был.

- Ноги c корнем вырву, контра! - пообещал следователь. - Кому продал святыню нашей партии? Я же все знаю, факт налицо!

- Я...

- А ну-ка, стаканила, высовывай свое жало! Где билет?

- Я...

- Билет, спрашиваю, где?

- Я...

- Базар фильтруй, контрик! Кому продал святыню?

Контра хрипела, как загнанный конь.

- Товарищ следователь, я не виноват, понимаете, в среду утром...

- Когда шел снег... - ехидничал Ишаченко, поигрывая пальцами. - Ты мне тут горбатого не лепи. Где билет?

Убитая горем контра продолжала яростно хрипеть. Губы дрожали, как у мальчика-гимназиста перед отдиранием розгами.

- Ты хоть понимаешь, эфиоп твою мать, во что ты ввязался? Страна доверила тебе ответственный пост. А ты предал и страну, и пост, и народ и партию едино!...

- Я...

- И это в то время, когда недремлющее око империализма старается задушить своим игом советскую республику. Но страна отвечает социалистическим наступлением по всем фронтам: на острие культурной революции и индустриализации вступают в строй Кузнецкий и Магнитогорский металлургические комбинаты, челябинский завод ферросплавов. Как можно потерять партийный билет в такое время? А? Я вас спрашиваю?