Татьяна Попова - Короткие смешные рассказы о жизни

Экспресс-расследование дало следующие результаты. В унитазе ниже «ватерлинии» зияла весьма заметная дыра. Откуда? Да все оттуда же. Рачительный папа решил, что бутылка от ликера еще может пригодиться в нашем хозяйстве. И он решил ее помыть. Набрал воды, пополоскал и пошел выливать воду в унитаз. А бутылка возьми да и вывались из рук. Папа не заметил, что бутылка не только разбилась сама (вот тут и пришлось ее выбросить), но и нарушила целостность нового унитаза.

Мы с мамой накинулись на провинившегося папу с новой силой, Саша защищала любимого дедушку. Впрочем, дедушка и сам за себя был способен постоять: он заявил, что запросто починит унитаз. Починка состояла в том, что папа заткнул дыру чем-то, что очень напоминало то ли медузу, то ли пучок водорослей. Это нечто колыхалось и жило в унитазе своей жизнью, но недолго: вскоре мы с мамой взбунтовались и купили новый унитаз, категорически отказавшись пользоваться конструкцией со столь авангардным дизайном.

Наступил вечер. Я готовила Сашу к мытью головы (с волосами до колен это целое дело). Вынимаю из дочкиных ушей сережки-гвоздики и… роняю одну сережку на пол. Ищем мы сережку на ковре, ищем, а найти не можем. Мои силы на исходе, Сашка хнычет – сережку жалко; я командую прекратить поиски – завтра будем пылесосить и найдем, делаю шаг и… Мою ногу пронзает боль – проклятая сережка нашлась, проткнув мне ступню. Вот на этой кровавой ноте и закончился наш сумасшедший день.

Утром мне на глаза попалась книга Донцовой. Я подошла к папе и спросила: «Так говоришь, Донцова бред пишет? Не бывает таких сумасшедших семеек? А что бы сказали люди, если бы прочитали о нашем вчерашнем деньке?» Папа усмехнулся, но ничего не ответил. Он был очень занят – заделывал каким-то волосатым материалом ликерную дырку в унитазе…

Мои «грабли» – любовь к движухе, неважно, интеллектуальной или физической, и азарт. Именно они заставляли и заставляют меня ввязываться во всевозможные конкурсы, соревнования и игры, даже в те, где с моими способностями мне ничего не светит. Хвастаться нечем, но зато потом есть что вспомнить и посмеяться. Поделюсь с вами воспоминаниями и, надеюсь, доброй улыбкой.

Как-то попала я с дочкой-подростком на городской праздник. В парке играла музыка, аниматоры тут и там развлекали народ. Гуляющие с разной степенью активности перетягивали канаты, смотрели на выступления артистов, прыгали в мешках, стреляли в тирах. А на эстраде веселый ведущий проводил музыкальную викторину.

Музыку, особенно современную, трудно назвать моим коньком, но я получаю удовольствие от конкурсов даже тогда, когда не побеждаю. «Главное не победа, а участие» – мой лозунг.

Подходим мы с дочкой к эстраде и слышим очередной вопрос. Надо по каким-то биографическим весьма смутным данным опознать рок-певицу. На лицах стоящих перед эстрадой молодых людей и моей дочки, увлекающейся современной музыкой, и особенно роком, отображается напряженный мыслительный процесс. Мне же долго размышлять не пристало: из рок-певиц я (и то благодаря дочке) знала только одну – Земфиру. Вот ее-то заветное имечко и выпалила. Ведущий, не ожидавший столь быстрого ответа на, видимо, каверзный вопрос, вызвал меня на эстраду, спросил, как меня зовут, и вручил приз – черную футболку с рок-символикой. Дочка посмотрела на меня как-то недобро: отсталая от современности мать вдруг вырвала из рук победу на ее же, дочкином, поле.

Понимая, что фортуну лучше не дразнить, я хотела уйти немедленно, унося нетрудовым путем полученную добычу. Но дочка не позволила: ей очень хотелось взять реванш, продемонстрировав знания рок-музыки. Увы, следующий вопрос был совсем из другой оперы.

– А сейчас, – бодро возвестил ведущий, – вам нужно угадать песню, в которой поется о небольшом количестве роз.

Зрители, не дослушав, дружно заорали: «Миллион алых роз». С математикой, в отличие от музыки, я всегда была «на ты», особенно с арифметикой. И сразу поняла, что небольшое количество – это точно не миллион. И, не мудрствуя лукаво, выкрикнула: «Три розы!»

– О, да вы крупный знаток музыки! – похвалил ведущий.

Я вновь бодро поднялась на эстраду. Но ведущий, вместо того чтобы, не затягивая удовольствие, вручить мне приз, протянул второй микрофон.

– А теперь вы споете нам ту самую песню «Три розы».

Петь я люблю. Правда, у меня нет ни голоса, ни слуха, я пою душой, ну почти как Клавдия Шульженко или Марк Бернес. Наверное, поэтому мое пение любят слушать дети. До определенного возраста, лет так до четырех. Потом они, видимо, становятся менее чуткими и душевными и, не желая наслаждаться моим пением, уходят или невежливо просят замолчать.

Но, услышав слова ведущего, я не вспомнила ни о своем сомнительном в вокальном отношении голосе, ни об отсутствии слуха. Все было гораздо серьезнее. Путем простейших математических рассуждений я правильно определила название песни. Но самой песни я не знала. Совсем. Ни мелодии. Ни одного слова. Судьба Остапа Бендера, изгнанного из клуба четырех коней, уже маячила перед моими глазами. Пережить позор разоблаченной самозванки одна я еще могла, но дочка, дочка! Ей-то за что такое?

И тут я поняла, что два слова из песни я все-таки знаю. А еще я вспомнила о системе Станиславского и его «предлагаемых обстоятельствах». Я встряхнула несуществующей гривой волос, уверенным жестом взяла из рук ведущего микрофон и четко… нет, не пропела, а проскандировала «Три розы…» А затем (и откуда что взялось) жестом звезды эстрады повернула микрофон в сторону зрителей.

Иногда не только храбрость, но и наглость города берет. Зрители с готовностью пропели про то, как белые-белые розы лягут на стол, а черные обжигают руки. На слове «любовь» ведущий, подпевая хору зрителей, вручил мне приз, а на слове «разлука» я, схватив за руку дочку, поспешила уйти подальше от музыкальной викторины. На этот раз призом оказалась не майка, а книга. Про цирк. И это правильно. Вся наша жизнь – театр. Но иногда – цирк.

Кстати, про цирк. Точнее, про спорт, любовь к которому у меня почти отбили уроки физкультуры, хотя я прекрасно плавала с раннего детства, увлеченно гоняла и до сих пор гоняю на велосипеде, играла в резиночку, классики, вышибалы. До сих пор считаю, что ругательство «козел» произошло не от смешного бородатого копытного, а от орудия пыток в спортзале, даже запрыгнуть на который (о «перепрыгнуть» я и не мечтала) было для меня подвигом. На канате моим высшим достижением был узел. Тот, что внизу. На нем я висела, пока сил хватало. Самое яркое воспоминание о беге – острая боль в правом боку. А сдача норм ГТО демонстрировала всем, что ни к труду, ни к обороне я не готова.