Ден Истен - Капитолина-2: Будем жить!

– Восемь? – не понял Вова.

– Светка на тебя восемь раз посмотрела, пока ты этой милой девчуле улыбался. И взгляд такой…

Виталий сделал многозначительную паузу.

– Ну?!

– Ревнивый.

Вова задумался. Виталий встал, хлопнул его по плечу.

– Так что, брось пудрить этой сельской мозги и давай уже со Светой решай. А то уведет ее пилот – обидно будет.

Виталий вальяжной походкой подошел к женщине-регистратору из ЗАГСа и галантным кивком пригласил на танец.

Вова выпил рюмочку и встал. Тут же сел, глядя на несущуюся к нему Дашу с тетрадным листком.

– Вова! Я написала! Вот!

Он вымученно улыбнулся, взял листок и сложил его пополам. Хотел положить в карман, но такового в его шелковых штанах не оказалось. Тогда он придавил бумагу пустой рюмкой.

– Пусть пока здесь полежит, – он стал вылезать из-за стола.

– Вова, а ты куда?! – она схватила его за рукав.

– Слушай, Даша, мне надо, – нетерпеливо ответил он и посмотрел на танцующую Свету.

Даша проследила за его взглядом и разжала руку. В васильковых глазах мелькнуло сожаление.

– Я поняла. Конечно.

Вова одернул рубаху и направился к костру. И, разумеется, не мог видеть, как Даша вытащила из-под рюмки записку и порвала на мелкие клочки. Вытерла выступившие слезы и побежала в село.

Когда до Светы оставалось буквально несколько метров, на Вову из ниоткуда налетела стайка молодых селянок. Все расфуфыренные, с завитушками волос и с пластмассовыми бусами, в новых платьях и туфлях. Окружили его плотным кольцом, хихикая. Вова затравленно озирался, словно упавший с лошади ковбой в окружении воинственных команчей.

– Ой, девчата, смотрите, а кавалер-то серьезный такой!

– Не иначе на подвиг собрался!

– А в клубе сейчас «Афоню» показывают! Пойдемте?!

– А потом танцы будут под радиолу! Пойдемте?!

– Владимир, а вам какие больше нравятся: светленькие или темненькие?!

Вову сгребли под руки и потащили в село. Виталий, наблюдавший все это непотребство, с досадой покачал головой, сердечно извинился перед партнершей по танцу и пошел следом.

В это же самое время, в районе середины длиннющего стола, сидели баба Маня Астахова и стюардесса Жанна. Перед ними лежал раскрытый, истерзанный временем фотоальбом. Помимо черно-белых фотографий, на пожелтевших картонных страницах были наклеены вырезки из газет.

– А это Агафон, муж мой, в 20-м году! Ох и бравый был! – баба Маня потыкала пальцем в конника с шашкой, верхом на жеребце.

– Солидный мужчина, – сказала Жанна.

– А то! Кавалерист, рубака! – с удовольствием ответила баба Маня и сместила палец в край газетной вырезки. – Видишь, торчит?

– Что торчит? – стюардесса вгляделась в серое размытое изображение. – Ветка, что ли…

– Сама ты ветка, Галка! – обиделась бабка. – Это Будённый! Ус его! Агафон вместе с ним в Первой Конной деникинцев бил!

– Потрясающе! – охнула стюардесса. – Только меня Жанна зовут.

– Да знаю я! – отмахнулась бабулька и перелистнула страницу. – А это мы вместе с сыночком нашим. Уже в Сибири, в Минусинске.

На фото, на фоне торчащих из сугробов фонарей, стояли женщина в шубе с высоким воротником, мужчина в полушубке и в овчиной шапке, а между ними – мальчишка, закутанный в тулуп.

– Вы здесь красивая такая! – сделала комплимент стюардесса.

Баба Маня растянула морщинистый рот в довольной улыбке.

– Не завидуй! Ты, Груня, тоже девка ничего!

– Спасибо, но меня Жанной зовут, – снова поправила стюардесса.

– Да что ты меня постоянно поправляешь?! Думаешь, я совсем уже из ума выжила?

– Нет-нет, – поспешила возразить Жанна. – Я совсем так не думаю!

– Дальше давай смотреть!

Морщинистая рука ткнула в соседнюю фотографию с изображением той же семьи, только на фоне бархатной драпировки.

– Это мы в Петрограде. Ты была в Петрограде, Стеша?

– Да, часто в Ленинград летаем, – вздохнула стюардесса.

– А в Петроград?

Жанна ошарашенно посмотрела на бабку.

– Ну… Как вам сказать… Ленин умер, и город переименовали…

– Как умер?! Когда?!

– В 24-ом, – растерялась Жанна.

Митька Сухозад, сидевший напротив и грызший яблоко, с сочувствием посмотрел на стюардессу.

– Баб Мань, устала ты. Давай домой провожу?

– Ой, и правда! Устала я что-то. Пойду.

Митька пролез под столом, одной рукой взял альбом, другой помог старушке подняться.

– До свидания, баба Маня, – с жалостью сказала Жанна.

– До свидания, Анфиса.

Глядя ей вслед, Жанна снова вздохнула. Маруся и Костя, сидевшие рядом, грустно улыбнулись.

– Возраст, – сказала Маруся.

– Одинокая?

– Сын есть, внуки взрослые. Навещают, не забывают, – ответил Костя.

– Все равно жалко.

– Жалко, конечно, – согласилась Маруся и предложила. – Пойдем потанцуем?

– Пойдем!

Все трое пошли на залихватские звуки «Барыни-сударыни». Вокруг гармониста Ивана, в исступлении рвущего несчастную гармонь, плясали люди – как умели, кто во что горазд, но от души.

Сидевший в самом начале стола Тихон Авдеевич просверлил враждебным взглядом широкую спину зятя.

– За что мне это?! – жалобно просипел он собеседникам – чете Бойцовых.

Капа и Саша, уже будучи в курсе причин противостояния Кости и тестя, переглянулись.

– Не стоит так, Тихон Авдеевич. Видно же, любят друг друга.

– Я же ее на руках этих нянчил! – взвыл тесть. – Сопельки вытирал, пеленки стирал, азбуке учил! А тут выполз из тайги этот Костя и всё – захомутал мою Марусю! Доченьку мою единственную!

И понеслась. Захмелевший Тихон Авдеевич Челобитько принялся изливать душу. По плохо выбритым щекам катились слезы, кулак, которым он периодически постукивал по столу, разжимался только для того, чтобы взять бутыль и наполнить стакан.

Капа, пряча улыбку, слушала и кивала. Саша же, напротив, сидел с серьезным видом и сочувствующе вздыхал – из мужской солидарности, наверное.

– А я-то думаю, чего это она постоянно у мехцеха ошивается?! Думал, к папке пришла, ан нет! В кузню повадилась, к этому! А про папку можно забыть! Папку можно и списать на помойку как грязный фильтр от трактора! Папка – это же расходный материал!

– Ну зачем вы так о себе, Тихон Авдеевич?! – возразил Саша. – Какой же вы расходный материал?! Отец!

Но Челобитько не слушал и продолжал гнуть свою линию.

– А супруга моя, Мария Ильинична?! Она-то все знала! И молчала! Конечно, это же их бабские секреты, а мужа – побоку! Мужа можно и в утиль списать, как шлиц карданного вала!

Капа закрыла лицо ладонями и затряслась в беззвучном смехе.

– И, главное, все знали! Вся Лоскутовка! Один я – не знал! Потом появляется, счастливая такая, вместе с этим Костей на пороге моего дома и говорит, что он сделал ей предложение! Мол, порадуйся, папка! Каково, а?! А знаете, как это называется?! Вероловт… вело…. велом… Да елки зеленые!