Марина Ли - Муза для Чудовища

Сначала я увидела руки. Широкие, смуглые, по-мужски жилистые. Белая футболка. Простая, без рисунка или орнамента, но с треугольной горловиной. Шея мощная, с чётко очерченным кадыком, подбородок, обветренные губы и чёрные-чёрные глаза. Жуткие до головокружения, несмотря на плещущееся в них неприкрытое сожаление.

– Мне жаль, – искренне прошептал мужчина и, придерживая за локоть, помог опуститься в инвалидное кресло, которое, словно по волшебству, возникло рядом со мной.

Хотя какое уж тут волшебство? Прикатил кто-то совестливый. Вон как все перепугались из-за моей безобразной истерики.

– Лучше? – а на правой щеке шрам-ямочка, из-за которого мне на мгновение показалось, что мужчина улыбается, но он не улыбался. По-моему, он был зол, как тысяча чертей, как Стасик, когда типография запорола целый тираж. Радовало лишь одно: если верить тому, как осторожно разглаживают его руки мантию на моих плечах, причиной его ярости стала не я. Не хотела бы я оказаться тем, кто довел его до такого состояния.

Он заметил, на что я смотрю, и уголки его губ дёрнулись.

– Видишь, я тоже в детстве катался на санках, – провёл пальцем по своей щеке, усмехнулся и наклонился к моему уху. – На твой шрам никто не смотрел. Можешь мне верить.

Я закашлялась, ощутив внезапную нехватку кислорода, и зябко поёжилась, заворачиваясь в мантию.

– Плевать. Зато слышали все прекрасно.

– Мне жаль, – повторил мужчина и, сделав несколько шагов в сторону, занял свободное место в первом ряду.

А мне – нет. Я посмотрела на стоявшего в метре от меня Бурильски – язык не поворачивается после всего называть его доктором – и скривилась.

– Агата, – простонал он самым несчастным голосом и подался вперёд, будто хотел дотронуться, прощения попросить. Гадость какая!

– Арита Вертинская, – бросила я и, наконец, посмотрела на ату Кирабо. Она улыбалась, и я снова отметила, что есть в её внешности что-то кошачье…

– Злишься… – мурлыкнула она, внимательно глядя мне в глаза. И нет, не спрашивала – подчеркивала очевидное. Поэтому я даже не моргнула. Да, злюсь. Злюсь и заочно вас всех ненавижу.

– Я понимаю… будь я на твоём месте, я бы… ух!.. – чёрная мамба сделала скорбное лицо, что ей совершенно не шло. – Но и меня пойми! Я не со зла, работа у меня такая поганая. Думаешь, кто-то хочет занять моё место? Да я хоть сейчас встану и уйду! Можно подумать, мне огромное удовольствие доставляет наказывать таких… Ай, – она махнула рукой и сжала двумя пальцами переносицу.

Одной мне кажется, что она переигрывает? Только у меня такое странное чувство, что разговаривает ата не со мной?

– Крутеньким, говоришь, наказание вышло? Мол, не того наказывать надо было? Как знать, как знать… По подвигу, как говорится, и награда будет… – усмехнулась мне грустно, любяще и строго. Как усмехнулась бы маменька своему нерадивому дитяти, обиженному на заслуженный шлепок по пятой точке. Одна беда, меня моя маменька не шлепала, она меня бросила. И папенька, кстати, тоже. Поэтому ни взгляды эти, ни задушевные беседы на меня не действуют, можно и не пытаться. К тому же, я полностью потеряла нить её рассуждений. Это она так извиняется за то, что моим бельём перед всеми трясла? Если да, то у неё плохо получается.

Я молча сопела, ата Кирабо тоже перестала нести чушь и теперь смотрела на меня ещё более странно, будто ждала какой-то реакции. Какой?

Я вздохнула и негромко произнесла:

– У меня вопрос.

– Ещё один? – развеселилась мамба, а затем наклонилась немного вперёд и, заговорщицки сощурившись, спросила:

– Надеюсь, не о том, когда тебя отпустят домой? Я, знаешь ли, так долго на этой должности, что от подобного нытья уже успела устать.

Я моргнула. Вот, значит, как…

– Не про дом, – отвела глаза. – И этот вопрос будет последним. Ну, если не считать момента с оплатой больничных счетов…

– Да оплачу я твои счета! Оплачу! – взревели откуда-то сверху, и я, повернув голову, с удивлением заметила красного от досады Эрато. Надо же! За всей этой суматохой я и забыла, что он тоже где-то здесь должен быть.

– Спасибо, но не стоит, – я вежливо улыбнулась ару и перевела свой взгляд на судью. – Я не могу принимать такие подарки от постороннего мне мужчины.

И снова это восхитительное чувство, что в зале взорвалась… Теперь уже не петарда, нет. Бомба, вот более верное определение. Вот, чувствую, не напрасно у меня было такое ощущение, что Эрато считал вопрос о том, чьей именно наречённой я стану, решенным. Уж больно уверенным он был… Надо было его раньше посторонним обозвать. Вон, даже позеленел от злости. Нет, не к лицу скандинавским богам зелёный цвет. Совсем не к лицу.

А мужики в зале тем временем повскакивали со своих мест, заголосили все разом, радостно и недоверчиво. Пусть порадуются. А что? Мне не жалко. Тем более, что недолго… Запрыгали, замахали руками, и не успокоились даже тогда, когда ата Кирабо попыталась призвать их к порядку.

– Молчать! – гаркнула она так, что у меня в левом ухе зазвенело. Народ нехотя стал успокаиваться и опускаться на места, всё ещё переговариваясь и жужжа, как растревоженный рой пчел, а судья посмотрела на меня, не скрывая раздражения во взгляде:

– Задавай свой вопрос, девочка. И закончим уже с этим, наконец. Только не надо снова о деньгах! Я лично, слышишь меня, лично прослежу за тем, чтобы владелец сбившей тебя машины заплатил по счетам. Такое решение тебя устраивает?

– Благодарю, тогда о месте моей будущей работы…

Видимо, предыдущая бомба уж больно сильно шарахнула зрителей в зале, потому что после моих слов у них стали такие лица, будто их всех контузило.

– Что, прости? – мамбу, по всей вероятности, тоже задело взрывной волной. Ну ты подумай, такая мелочь, а приятно…

Я взяла в руки юридический справочник, подняла его так, чтобы всем видно было, и пояснила:

– Вот тут написано… Подождите, я заложила. «Глава третья. Статья тридцать вторая. Каждый новый член сообщества имеет право выбора при определении…»

– Я отлично помню, о чём написано в этой статье! – фыркнула ара Кирабо. – Я всё-таки судья, ты не забыла? Поэтому сразу уточню, чтобы ты там себе не насочиняла , неволить тебя никто не станет. Мы не в средневековье. Будет проведён честный тендер, в котором на равных правах сможет принять участие каждый достойный член общества.

Тендер, значит. Мило.

– Это радует, – я одарила мамбу самой сладкой из своих улыбок. – Тем более, что во втором пункте этой же статьи говорится, что тендера можно избежать, если наречённая (наречённый) со своим выбором уже определилась и…

Зал снова изобразил волну. Коротенькую. Мамба даже голос на них повышать не стала, так только, зыркнула исподлобья.

– Да что ты мне голову морочишь! – это уже мне. – Ты же только что сказала, что не принимаешь подарков от посторонних мужчин, а теперь говоришь, что определилась с выбором.