Марина Ли - Муза для Чудовища

Люби меня сильней

И чаще улыбайся!» 3

Что творится в голове у человека, который создаёт такие вещи, а? За мой язвительный тон в критических статьях и отзывах меня многие корили, но мук совести по этому поводу я не испытывала. Ведь вы не станете молчать, если встретите плохого врача. Да и безрукий парикмахер услышит от вас не один десяток ласковых слов. Так почему же я должна прощать «мокрую липкую кровь» и зарифмованную к ней «любовь»?

От грустных мыслей меня отвлёк внезапно оживший внутренний телефон. Звонили с проходной.

– Вертихвостка, к тебе автор.

– Если по любви, скажите, что приём текстов окончен.

– ПонЯл. – Генрих Петрович был милейшим стариком, этакий благородный динозавр, смесь мушкетёра с гардемарином, если б он был лет на девяносто моложе, я б его обязательно на себе женила. Хотя бы для того, чтобы научить правильно ставить ударения в словах. Впрочем, как я и сказала, наш вахтёр был потрясным стариканом, единственным в моей жизни человеком, чьё произношение я не стремилась исправить. – Молодой человек, вы по любви? Любовь закончилась, идите домой.

«Вот так вот и разбиваются мечты», – усмехнулась я и вернулась к работе.

«Я влюблён, а ты любима.

Как хотел бы я, чтоб ты

Мне призналася в любви.

Бедам всем придёт конец –

И пойдём мы под венец». 4

После этого стихотворения я сняла красную отметку со стишка, в котором два раза встречается слово «вечный», и поняла, что, кажется, никакой Италии не будет.

Пятьдесят? Стасик сказал, пятьдесят текстов? Где я их возьму, если за целый час работы я не выбрала ни одного. Ну, может быть, один. Предварительно. С большой натяжкой.

«Ты люби и будь любима

в День Святого Валентина!» 5

Галка ругает меня перфекционисткой. Наверное, она права.

Я немножко порефлексировала перед тем, как вчитаться в следующую валентинку, но тут дверь моего кабинета скрипнула, и на пороге показался Макс Глебов.

Не знаю, можно ли было считать нас друзьями, Галка говорит, что нет, что я не знаю, что такое настоящая дружба, что для меня важнее идеальный стихотворный размер, вовремя помытая кружка и отсутствие пятен на рабочем мониторе, а друзья, любовники и подруги – это лишь раздражающие пятна, уродующие мой идеальный в своей чувственной стерильности мир.

Да, несмотря на свою любовь к бездарным стихам и приторным любовным романам, Галка всё-таки работала в одном из самых престижных издательских домов в стране, а «ИД Империя» бездарностей не держал.

Но я не об этом, я о Максе Глебове. Познакомились мы с ним в первом классе, и с тех пор почти не расставались. Даже сидели за одной партой. А когда я, разрушив все каноны и ожидания учителей и родных, решила поступать не на филфак, а в Радиотехнический институт, Макс скрипнул зубами, нашел дорогущего и жутко талантливого репетитора по алгебре, и мы поступили. Правда, уже к концу третьего курса я поняла, что на филфак я не пошла исключительно из чувства противоречия и природной вредности, но, во-первых, гордость, а во-вторых, принцип. Поэтому свой красный диплом я всё-таки выстрадала, как и Макс, между прочим.

Хотя, надо признаться, это не мешало мне работать в издательстве. В том самом, в котором я к неполным двадцати двум годам дослужилась до персонального шкафа и начальственной должности. В том самом, куда я перетащила за собой Макса. Сисадмином. В издательство перетащила, не в шкаф, если что.

Когда тем послеобедом он появился на пороге моей каморки, я улыбнулась и привстала ему навстречу.

– Как настроение? – спросил он. – А я тебе пироженку приволок. Хочешь?

– Максик! – Я расплылась в счастливой улыбке. – Ты лучший в мире, честное слово.

Глебов довольно хмыкнул и аки Гендальф извлёк из-за спины кружку какао и маленькую пластиковую коробочку из булочной через дорогу. В этом заведении паслось всё наше издательство, и я не была исключением. Просто в тот день я так замучалась с любовью, что забыла даже о чувстве голода.

– Я рад, что ты так думаешь, – признался Макс с самым серьёзным видом. – Я бы поболтал, но у главного сегодня приступ активности. Так что убегаю, – и, подмигнув на прощание, он оставил меня наедине с пищей духовной и телесной. Телесная была восхитительна, а от духовной меня уже откровенно мутило.

– Сапоги! Италия! Нэтбук! – словно мантру пробубнила я тихонечко и вернулась к работе.

До конца рабочего дня оставалось ещё два с половиной часа, и я честно потратила их на бездарные стихи. Не знаю, почему нынче так модно рифмовать поздравления с тем или иным праздником. И, что самое обидное, плохо рифмовать. Хорошо зарифмованную открытку сегодня днём с огнём не сыщешь! Ну, что стоит людям вырезать сердечко из красного картона и написать на нём какой-нибудь золотой ручкой «Вася + Оля = любовь». Но нет, гипотетические Вася с Олей предпочитают купить открытку в сети «Глобус». Чтоб на ней обязательно был медведь с заплаткой на локте или заяц, с трагичной рожей сообщающий о «вечном мае».

«Поверь, что дважды два четыре,

Поверь, что кружится земля,

Поверь, что есть любовь на свете,

Поверь, что я люблю тебя!» 6

Ненавижу день Святого Валентина!

***

Максим ждал внизу, лениво прислонившись к проходной и о чём-то болтая с вахтёром. Я глянула на приятеля и загрустила. Хорошо ему, вон он какой спокойный! Ничто его не тревожит: улыбается, слушает анекдот, который Генриху Петровичу ещё его дедушка рассказывал. Про то, как встретились француз, немец и русский. Или про «вернулся муж из командировки». Или про что-то другое, но сходное по увлекательности.

«Хорошо им, – подумала я. – Не страдают из-за любви».

Заметив меня, Глебов заулыбался так, словно с момента нашей последней встречи прошло лет семь, не меньше, и все эти годы Максик неустанно думал обо мне, надеясь на встречу. Мне стало совсем стыдно и я тоже растянула губы в улыбке.

– Салют! Ты уже мою шубку из гардероба забрал? Золото ты, Максик, честное слово. Я даже завидую твоей будущей жене.

Глебов что-то проворчал, накидывая шубу мне на плечи, а затем попытался забрать у меня мой миниатюрный рюкзачок, но я ему этого, конечно же, не позволила. Кого как, а меня всегда раздражали мужики, которые носили за своими дамами их сумочки. Будто бы у хрупких дам руки отвалились от веса помады, мобильника и кошелька… Мне могут возразить, что кошельки тоже разными бывают. Но я, к сожалению, не относилась к категории этих самых «разных».

– Спасибо, мне не тяжело.

Я старательно улыбнулась, чтобы не обидеть отказом. Макс бывал всяким, но так или иначе, никого ближе и роднее, чем он, у меня не было. И нет, я не была сиротой. Просто… просто всё было сложно.