Эдуард Струков - Оно мне было надо. Вертикальные мемуары

Но голос… Нет, тот как-то дребезжал.

А у вас такой приятный баритон, даже басок.

У нас все в семье музыкой увлекаются.

Нет, не могу ни подтвердить, ни опровергнуть.

Степанов встал с колен и побрёл к двери.

Жизнь была закончена однозначно.

Оставалось только напиться как следует,

чтоб разнести проклятое общежитие в чертям.

– Постойте! Улыбнитесь, пожалуйста!

Нет, всё верно, я ошиблась, точно – это не вы.

Господи, у того студента, которого мы оформили,

во рту зуба вот тут, впереди слева, не было…

Утром ситуацию, как говорится, замяли.

Степанова допустили наконец-то к госэкзаменам,

он окончательно переехал жить к будущей тёще,

находиться в общежитии было противно —

те, кого он считал настоящими друзьями,

оказались обычными мерзавцами.

Он догадывался, кто мог назваться его именем.

Но эти-то, другие, они почему промолчали?

Получив долгожданные диплом и значок,

на банкет Степанов не пошёл, хотя звали.

Опасался заехать в рожу хитрому Лёхе,

тот один среди всех цыкал передним зубом,

давно дышал на Степанова ядом – гнил.

Через много лет он встретил Игоря Запарацкого,

с которым прошёл все студенческие годы,

работал бок о бок в стройотрядах,

летал на практику в Петропавловск-Камчатский,

тот лично видал ту стародавнюю подставу,

но почему-то промолчал – интересно, почему?

Бывший друг за «рюмкой чаю»

начал жевать в ответ что-то кривогубое —

мол, Степанов в молодости был больно дерзок,

понтовался, острил, нахальничал,

получал всё от жизни на шару ,

да как-то не по чину и не по годам.

За то и пострадал тогда, надо понимать…

Надо быть проще, и люди к тебе потянутся.

Ну да, всё повторялось снова,

как тогда на школьных экзаменах —

единственным выходом оказался тот самый,

который он неосознанно выбрал,

сократив общение с однокурсниками до минимума.

Они все продолжали держаться вместе, но зачем?

Чтобы жить за счёт слабых, идти по головам?

Но тогда это получалась стая крыс каких-то!

Надо же, он написал им дипломные работы,

а они его за это возненавидели и наказали,

отмолчавшись в нужный момент.

Это было нормально?

Степанов молча встал из-за накрытого им стола,

потянул свою кожаную куртку со спинки стула.

Двадцать лет, двадцать долгих лет

он как-то умудрился прожить без друзей,

ничего, как-нибудь проживёт и оставшиеся.

Мысль так понравилась ему, что он захохотал.

– Э-э-э! Ты чё? – пьяно заорал однокурсник,

Справа Игорь Запарацкий, практика, Камчатка, 1985 г. Фото из архива

через пару лет пропавший навсегда.

Шептались, что партнёры по бизнесу,

не поделив какие-то акции,

утопили Запарацкого в таёжной реке на рыбалке —

по крайней мере, так рассказывали.

Степанов вспомнил, как его самого

возили однажды к проруби посреди Амура,

и – поверил.

Жизнь тогда выкидывала и не такое.

Должен ли автор предупреждать читателя о том,

что текст его может вызвать отвращение,

паче того – больно ранить чувства читающего?

Недолго Степанов мучился над этим вопросом,

поскольку сам он справедливо считался в миру

человеком грубым и насмешливым,

хотя и старался жить по принципу

«фонарные столбы никогда не нападают первыми».

Поэтому что выросло – то выросло.

Весёлая студенческая юность Степанова

пришлась на восьмидесятые годы прошлого века,

время странное и мало кем доселе описанное —

ханжество и однообразие терпели крах,

нравы становились вольными,

юбки всё более и более короткими —

молодёжь решительно брала от жизни всё,

не сильно церемонясь насчёт строгостей

морального кодекса строителя коммунизма.

Степанов все эти годы жил на «фронтире»,

в комнате на первом этаже рядом с вахтой.

Вахта была линией фронта – тем самым местом,

где постоянно происходили кровавые побоища

между теми, кто рвался в общежитие,

и теми, кто отстаивал «цитадель порока» —

социалистическое общежитие по замыслу партии

должно было напоминать женский монастырь,

хотя монашками обитательницы общежития

как раз совсем и не являлись.

Вахтёр Степанов не понимал тогда многих вещей,

ему казалось, что если люди решили переспать,

то флаг им в руки и попутный ветер в спину.

Получалось, что он зря охраняет границу,

всячески препятствуя чужому счастью,

воссоединению, так сказать, любящих сердец!

Потом он осознал всю важность своей роли —

вахтёр гасил животный промискуитет масс,

направляя энергию секса в русло брака,

заставляя безответственных самцов

заводить крепкую советскую семью.

Советскую семью охраняло государство,

за отношениями пар бдительно следили все —

от соседей до парткома и даже профкома —

попасть в семью было всё равно, что сесть в тюрьму,

где постоянный надзор и жёсткие ограничения.

Поэтому мужчины старались «нагуляться» на воле,

а девушки знали о том, что любой секс

легко можно выдать за изнасилование —

или садись, дружок, или пожалуй под венец.

Как никогда была актуальна в то время

фраза Петрухи из фильма про белое солнце пустыни:

«Женишься, а там крокодил какой-нибудь!»

Считалось обязательным вступать в половую связь

исключительно после свадьбы,

что лишало молодых возможности

хоть немного узнать друг друга заранее.

Потому и женились, словно в омут прыгали —

а если что не так, то стерпится – слюбится, Петруха!

Хитроумные самки, одетые в сексуальные наряды,

приходили в переполненный местный ресторан,

заказывая самый минимум – салат да винцо,

томно танцевали под популярную музыку

с подвыпившими щедрыми самцами,

обещая всем своим видом неземную любовь.

Выпив и закусив за счёт танцующих с ними,

девушки устраивали обычное «динамо»,

поскорее убегая в родное общежитие

под защиту толстых стен и крепких кулаков.

Обманутые граждане долго стучали в двери,

воинственно требуя «продолжения банкета» —

кому приятно уходить ни с чем, понимая,

что тебя развели как последнего лоха?

Наивные красавицы забывали, что мир тесен,

вскоре снова шли «потанцевать и развлечься»,

но «потерпевшие» были теперь уже начеку —

иногда всё заканчивалось групповым изнасилованием,

но чаще всего знакомством и свадьбой.