Эдуард Струков - Оно мне было надо. Вертикальные мемуары

боясь гнева Бога – то ли своего, то ли православного.

Наконец наступила полночь, ударили в колокола,

пьяненькие оперотрядовцы разбрелись по местам,

Начался крестный ход, вынесли образа,

вышел народ, пряча свечи от ветра в ладонях.

На священнике засияла огнём золотая риза,

вырос и окреп хор голосов, люди нестройно запели,

крестный ход начал неспешный размеренный шаг,

мимо студентов, превратившихся в немые столбы.

Лишь только процессия завернула за угол,

послышался страшный раскат грома,

ветер сыпанул песком и пылью в глаза,

небо словно ощерило злобную пасть —

оперотрядовцы вмиг протрезвели,

волосы у Степанова встали на голове дыбом,

он почувствовал неприятную дрожь в ногах,

адский холод внутри и мороз по спине.

Казалось, всё, аут, финита ля комедия —

люди пропали в неведомой мгле,

время остановилось, стрелки часов замерли,

тьма вокруг наполнена диким ужасным гневом,

чудилось, будто Китеж встаёт из озёрных глубин,

мертвецы выходят из могил, завывая…

Но свет, слабый, неровный, вдруг появился из-за угла,

человеческое пение достигло слуха Степанова,

и он обрадовался было возрождению мира,

но увы – всё это случилось совсем ненадолго,

после второго исчезновения крестного хода за храмом

ветер ударил им в лица с новой яростной силой,

с неба полетели редкие крупные капли дождя.

В третий раз они услышали грозное пение,

потом ударила белая молния, загремел гром,

стоять в оцеплении не было больше сил,

вина в рюкзаке уже не осталось,

Степанов устал и промок, он шатался,

странная судорога сводила его пальцы в щепоть,

ему стало страшно, он взглянул на соседа —

битломан и эстет Коленька пал на колени,

крестясь так, будто за ним гонится чёрт.

На заднем дворе мелькали какие-то странные тени,

кто-то лез снаружи через высокий чёрный забор,

в студентов полетели камни, пустые бутылки.

Степанов помнил драку, милицию, ливень стеной…

Потом было долгожданное сизое утро,

их довезли в «бобиках» прямо к общаге,

где все они попадали спать, где и как попало.

…Через месяц генсек объявил в стране Перестройку,

начались всевозможные «ускорения»,

приняли указ о запрете торговли алкоголем,

летом Степанов слетал на практику в Петропавловск,

потом прошёл военные сборы и стал лейтенантом,

отбарабанил четыре зимних месяца

на преддипломной практике в Перми,

через год получил заветный синий диплом,

значок в виде ромбика, который тут же потерял,

а его знакомых легко раскидала по стране судьба.

Но тогда Степанову было совсем не до учёбы,

в начале мая он неделю провалялся в больнице,

после драки в церкви из почки вышел камень,

застрявший в мочеточнике на долгих шесть лет,

Степанов ездил с этим неудобством по стране,

то и дело тут и там его настигали почечные колики,

от которых не хотелось больше жить,

но потом наступало утро, боль уходила,

а юный дурак Степанов снова летел куда-нибудь

«за туманом и за запахом тайги»…

А может быть, вся эта история с камнем

случилась именно потому,

что в ту страшную пасхальную ночь

он – единственный из всех —

так и не склонил головы перед Богом?..

История эта случилась со Степановым

зимой восемьдесят шестого

в заваленной снегом по самые окна Перми,

во время преддипломной практики,

которую проходил он в «Запууралглавснабе»,

учреждении, чьё грозное загадочное название

напоминало имена древних персидских царей,

а на самом деле расшифровывалось как

«Западно-Уральское Главное территориальное

Управление Государственного комитета СССР

по материально-техническому снабжению».

Управление располагалось на Орджоникидзе, 15.

Особняк в стиле сталинского ампира

со львами у парадного входа,

построенный пленными немцами,

стоял почти на самом берегу Камы.

Многоярусные люстры, паркет,

огромные лестницы с массивными перилами —

всё это великолепие ошарашивало,

опьяняло почище бутылки шампанского,

Пермь, бывшая улица Орджоникидзе, дом 15. Фото из архива автора

выпитой махом на голодный желудок.

Но протекала в этом заведении

самая обычная канцелярская жизнь,

которой жил ещё знаменитый «Геркулес»,

дотошно описанный Ильфом и Петровым

в знаменитом романе про Остапа Бендера.

Всю зиму в «Запууралглавснабе»

принимали заявки на будущий год,

сводили их и отсылали в Москву,

осенью получали из Госснаба «фонды»

и распределяли их по заявителям.

Соотношение запросов и ответов

было стабильным – десять к одному.

Заявки всегда завышались,

а разнарядки беспощадно урезались.

Всё распределялось только сверху,

закупка на стороне возбранялась,

везде царил тотальный дефицит,

столы были завалены прошениями,

высокие пороги оббиты просителями,

но вытрясти всё необходимое из Госснаба

было таким же безуспешным делом,

как раскачивать огромную яблоню

для падения недозрелых яблок.

Описывать страну, которой больше нет,

дело чертовски неблагодарное.

Неизбежно приходится то удлинять строки,

то давать пояснения сухим канцелярским языком,

и вообще чувствовать себя чем-то обязанным…

Куратор практики, патриарх лет восьмидесяти,

лично знакомый с самим Л.И.Брежневым,

доживавший век в должности начальника отдела

по внедрению новых форм снабжения,

щедро поделился со студентами воспоминаниями,

милые дамы-сотрудницы незамедлительно

снабдили Степанова и его напарника Лёшку

«дубовиком», то есть черновиком диплома,

любезно оставленным для потомков

предыдущими практикантами,

оставалось переписать и вставить свежие цитаты

из материалов последних пленумов ЦК КПСС —

словом, преддипломная практика

обещала стать для Степанова с Лёшкой

прекрасным и удивительным временем.

Вдобавок им сразу же предложили

все четыре месяца преддипломной практики

поработать на полставки инженерами

в местном «Запуралкомплектоборудовании».

Вот ведь какие были названия тогда,

они всё говорили читающему их,

не то что нынешние «Эльдорадо»

или, прости Господи, какой-нибудь ООО «Тритон».

Хлебом торговали в «Хлебе»,

тканями – не поверите! – в «Тканях»,

а часами – сами понимаете где.

В ту зиму Пермь завалило снегом так,

что транспорт по утрам еле ходил,

на работу приходилось добираться пешком.

Они жили далековато от управления,