Эдуард Струков - Оно мне было надо. Вертикальные мемуары

а вот его напарник-маляр Вовчик, нудный дылда,

которого Гам привёл в бригаду из-за длинного роста,

так тот натурально зеленел от одного вида колбасы.

Но всё на свете когда-нибудь заканчивается.

Тёплой майской ночью в последний раз

Степанову вынесли из цеха два батона ветчины ,

он сунул её в щель под бетонным забором,

вышел за проходную, подобрал пакет и был таков —

за праздники наловчился тырить мясопродукты

не хуже любого местного работяги.

Выспавшись, Степанов пошёл за расчётом.

Тут-то и выяснилось, что получать нечего —

Гамидыч забрал все их денежки ещё с утра.

Он помчался к дагестанцу на квартиру,

но жена Гама, однокурсница Степанова Татьяна,

красивая и тонкая гордая чернобровая дивчина,

зло и неприязненно отвечала Степанову,

что мужа нет, мол, и неизвестно,

ушёл разбогатевший Алик в пьяные куражи,

вскоре всплывёт в общежитии,

ждите там своего дружочка.

Степанов сгоряча наговорил Танюхе лишнего,

ведь знакомы были с ней давно, ещё с абитуры,

долго жили рядом, делились последним —

а тут вышла вот такая ерунда…

Когда первая, самая жгучая, горечь обиды прошла,

другой бы плюнул и махнул рукой на всё,

но Степанов был горяч и разгневался не на шутку —

он вернулся на мясокомбинат и начал своё следствие.

Как это так – его, без пяти минут крупного специалиста

в области народного хозяйства, обманули?!

В ход пошло всё – Степанов пообещал директору,

что дойдёт до первого секретаря крайкома партии,

с которым лично знаком по совместной работе на селе.

Ну да, тот приезжал как-то на поля в их совхоз,

так что Степанов особо-то и не врал —

ужо Алексей Климентьевич всех здесь пересажает!

Мясокомбинатовские жулики вдруг засуетились,

выдали Степанову из кассы от щедрот

целых двадцать рублей с мелочью,

всучили пакет сосисок и колбасы,

дали талоны в столовку ещё на месяц.

Степанов – исключительно для порядка —

поорал ещё минут десять у них под окнами,

обещая вернуться назад вместе с ОБХСС,

потом откусил от пахучего кольца краковской

и поехал в своё общежитие восвояси .

Казалось бы, тут в этой истории можно ставить точку.

Вовсе нет, на следующий день Степанов

встретил на паре жену Гамидова, Татьяну —

под глазом её расцветал свежий синячище,

явно полученный от руки дикого спьяну Алика.

Татьяна держалась вызывающе,

но Степанов-то видел, что гордость её

вот-вот хрустнет и переломится,

уж сколько он повидал этих молодых женщин,

словно в наказание за свою неземную красоту

лишённых простого человеческого счастья.

Степанов вспомнил детство, добрую бабулю,

которую охаживал тяжёлыми сапогами пьяный дед,

страшные пятна синяков на её мягком теле —

так и просидел он весь остаток пары в аудитории,

вперив в окно сухой испепеляющий взгляд,

моля Того, кто правит этим безумным миром,

снизойти до несправедливостей людских,

наказать зло и навести порядок.

Вечером на вахте общежития он увидел Алика,

тот был в стельку пьян, угрожал всем,

махал руками, нарывался – и в итоге нарвался

на пару каких-то никому незнакомых ребят,

которые отвели его за угол и так отделали,

что пришлось в итоге вызывать «скорую».

Думали, что Гам не выживет,

били его крепко, профессионально ,

так, что кровь хлестала из него ручьём —

это уже потом дознались, что били деловые ,

которым Алик Гамидов проигрался в хлам.

Оказалось, что Бог не Яшка,

Бог видит, кому тяжко —

били дагестанца по делу, имели право.

Через пару дней Степанов

встретил Алика в общежитии снова.

Держась за стену, тот брёл, пряча лицо —

ему так «удачно» прилетело в переносицу,

что оба глаза надёжно заплыли кровью —

что-то жалостно бубнил,

отдам долг шмотками, мол,

совал свой ремень из настоящей кожи

в качестве аванса за то,

что забрал себе неделю назад.

– Алик, Алик… Как ты мог? Я ж тебе верил!

Да ладно, свои люди, решим как-нибудь… —

бормотал Степанов, стараясь не смотреть

в исчерна-кровавые гамидовские зрачки,

переполненные бедой, болью и скрытым отчаянием.

Он боялся увидать там скорое будущее Алика,

которое с такими-то долгами всем и каждому

представлялось весьма малоприятным.

Где-то позади, в тёмной глубине коридора,

он увидел смутно белеющее лицо Татьяны.

Запоздалая догадка поразила Степанова —

наверняка этот свой огромный синячище

она получила от мужа из-за него, дурака,

попрекнув хмельного Гама

бессовестным предательством.

Он хотел ей сказать при встрече

пару добрых тёплых слов,

но дороги их так и разошлись навсегда.

Говорили, что вскоре она развелась с мужем.

Степанову хотелось верить, что это так.

Через месяц талоны в столовку закончились,

Степанов уехал в очередной стройотряд,

всё реже вспоминая это сытое время.

Мясокомбинат вспоминался ему с тёплой грустью —

именно после истории с Гамидовым

Степанов отчего-то наивно уверовал,

что зло всегда будет неотвратимо наказано.

Надо было только немножечко потерпеть, да?

Степанов жил в кабине автокрана уже пятые сутки.

Вообще-то у японского TADANO было две кабины,

нижняя водительская и верхняя для крановых работ,

но проникнуть кабину водителя Степанов не смог,

а ломать замок японской чудо-техники не хотелось,

пришлось ему залезать на кран и спать в кабинке —

а иного выхода у Степанова тогда просто не было.

Посёлок Святогорье, где работал их стройотряд,

стоял посреди тайги в тридцати километрах

от оживлённой трассы Хабаровск-Владивосток.

Тогда, в восемьдесят четвёртом году,

была здесь никем не пуганная глухомань,

студентов местные вообще увидали впервые,

долгое время считали приезжих «химиками» —

зеками, отбывающими трудовое наказание.

Кто ж по своей воле поедет в такие места?

Посёлок был так себе, одно название, что горы,

ни молодёжи, ни развлечений не имелось,

Точно такой же японский автокран TADANO. Фото из архива автора

за коровниками бесхозно и бурно росла конопля,

которую Степанов с товарищем по несчастью —

они с Игорем Запарацким приехали квартирьерами —

ободрали в первый же вечер и оприходовали.

Ещё была речка в получасе ходьбы от вагончика,

мошка и комары в невероятном количестве

да недостроенные блочные домики на две семьи,

которые им предстояло доводить до ума.