Эдуард Струков - Оно мне было надо. Вертикальные мемуары

В основном из бетона делали тротуары —

так называемые отмостки вдоль стен домов.

Вода, цемент и гравий за час езды по грунтовке

иногда успевали затвердеть до такой степени,

что бетон приходилось откалывать в кузове ломами,

и тогда приёмка раствора превращалась в ад —

попробуй-ка помаши на июльской жаре

длинным десятикилограммовым копьём.

И вот однажды в самом конце рабочего дня

по странному стечению обстоятельств

пришёл самосвал с невиданным чудом —

бетоном марки «снег»,

для изготовления которого шёл мельчайший песок.

Что там случилось на растворо-бетонном узле,

так и осталось навеки загадкой,

суть драмы была в том,

что весь этот шикарный бетон

оказался в Святогорье совсем лишним —

укладывать его было уже просто некуда.

Бедолага-водитель чуть не плакал —

бетон в кузове схватывался прямо на глазах,

всё решали минуты.

Выгружать бетон в кювет или на чей-то двор

было категорически запрещено,

тайное всегда становится явным,

а в те андроповские времена за такие шуточки

с государственным имуществом

запросто сажали в тюрьму.

И тогда Степанов велел водителю поднимать кузов,

надо было хотя бы выгрузить бетон в короб на санях.

Он прекрасно помнил,

как обрушивались в короб тяжёлые пласты бетона,

такого белого, чистого, яркого, что резало глаза,

помнил, как из последних сил поднимал лом,

и стальное эхо удара в кузов отдавалось в его ушах,

помнил, как стонал и рычал от боли в мышцах,

а вот дальше почему-то не помнил ничего…

Куда потом делся бетон, Степанов запамятовал.

Он уже начал даже сомневаться – « а был ли мальчик ?»

В его мозгу, безнадёжно испорченном идеями Таврова,

возникла вдруг странная ассоциация,

бетон очень напоминал человеческий опыт,

составляющие его песок, вода и цемент были знаниями,

которые со временем превращались в нечто такое,

что могло бы наполнить любую форму,

воплотиться в нечто важное и нужное людям —

в конструкции зданий и мостов,

в прекрасные памятники,

в трассы и магистрали.

Но если немного запоздать

с формализацией человеческого опыта,

то он станет закостеневшим и никому не нужным,

осознание невостребованности погубит человека,

жизнь которого станет отныне напрасной и постылой —

зачем нужен самосвал с грузом застывшего бетона?

Может быть, это видение о выгрузке

было послано Степанову откуда-то свыше,

как некое предостережение или напоминание —

спеши реализовать свой опыт, свои возможности,

не то твой высококачественный бетон застынет?..

Но Степанов пошёл до конца.

Он разыскал своего однокашника,

чтобы задать тому единственный вопрос,

который измучил его за эти месяцы —

куда делся тогда проклятый белый бетон?

Всё оказалось очень просто.

На соседнем участке работал экскаватор,

за пять минут отрывший на обочине большую яму,

куда весёлые студенты быстро перекидали раствор.

А Степанов не мог этого вспомнить

по одной банальной причине —

его срочно вызвали тогда к прорабу за нарядами.

Степанов обрадовался отгадке —

а ведь он-то уже всерьёз считал, что спятил.

В 1984 году в СССР насчитывалось 282 тысячи добровольных народных дружин (в составе которых действовали 40 тыс. оперативных комсомольских отрядов), 50 тыс. пунктов охраны общественного порядка и 13 млн дружинников, ежедневно на дежурство выходили до 400 тыс. человек.

В восемьдесят пятом году двадцатого века

День космонавтики совпал с пасхой,

что почему-то всех невероятно обрадовало.

То ли Гагарин воспринимался как мессия,

то ли объединял их с Иисусом Христом тот факт,

что оба вознеслись на небеса —

оставалось только гадать.

Степанов столь сложными размышлениями

в ту далёкую пору как-то совсем не заморачивался,

жил спокойно, учился, отрывался,

и даже представить себе не мог,

что появившийся в марте говорливый генсек

вскорости устроит в стране такой кордебалет,

что слабо никому не покажется.

Пока же всех вокруг радовало только одно —

закончилось наконец-то время сплошных похорон.

Перед самым праздником Степанова сотоварищи

вызвали в деканат, где предупредили о том,

что студенческому оперотряду института

выпала высокая честь отдежурить в церкви

в момент празднования верующими Пасхи.

Прошла суббота, к вечеру солнце скатилось в Китай,

дунул свежий холодный ветерок с Амура.

Закупив в магазине на вечер побольше вина,

они завалились всей гурьбой в райком комсомола

получать последний инструктаж.

– Вам, студенческому оперативному отряду,

поручено сегодня до утра охранять верующих,

чтобы все эти пережитки прошлого,

одурманенные религиозной демагогией,

смогли спокойно отпраздновать в своей церкви Пасху.

Задача проста – надо будет встать цепью в периметре,

пресекая правонарушения несознательных граждан,

и в таком режиме вам предстоит

продержаться любою ценой до утра.

Ну, примерно так же, как в картине «Вий»

известный киноактёр Леонид Куравлёв, ха-ха…

Степанов с друзьями оценили юмор, весело поржали,

потом не спеша выдвинулись к деревянной церкви,

стоявшей посреди заросшего кустами

так называемого «частного сектора»,

открыли ворота и шумно завалились в притвор.

Навстречу им вышел батюшка, отец Владимир,

высокий, строгий, совсем не старый ещё мужчина,

приходивший иногда поиграть в мини-футбол

на известную всем площадку за политехом.

– Сколько будет вас, ребятки? – спросил батюшка.

Услышав в ответ «тринадцать», он слегка побледнел,

потом мелко перекрестился и молча ушёл в храм.

Оперотрядовцы, немного осмелев, накатили вина,

сходили посмотреть, как красиво горят свечи.

Стемнело, начал потихоньку накрапывать дождик,

в периметр повалил народ, все трезвые, разодетые.

Степанов зашёл в бревенчатый молитвенный дом,

подивился тому, как внутри уютно и тепло.

Благообразный старичок вёл мирный диспут

с однокурсниками Степанова – охмурял, конечно,

но юных атеистов, которых в тепле слегка развезло,

было, как говорится, хрен возьмёшь за полтинник.

Они горячились, цитировали Маркса и Ленина,

народ вокруг добродушно посмеивался —

все тут были словно ударены пыльным мешком,

странноватые люди, не от мира сего, слишком добрые,

совсем не похожие на обычных горожан.

Навестив припрятанный за храмом заветный рюкзак,

Степанов принял свою дозу пахучей «Чашмы»,

посмеялся тому, как борец Магомед топчется,

сгорая от любопытства, у дверей храма,