Сергей Кулагин - Абсурд 2.0. Сборник рассказов

Сергей Кулагин

Рисунок Юлии Ростовцевой

– Какой позор в семье! – престарелая женщина в белом чепце поставила на стол наполовину опустевшую кружку и утёрла слезу. – Барину осемнадцать лет отроду, пора хозяйство принимать, а он всё на лошади скачет, да стихи пишет. Где сие видано?

– Это верно, Ариша, – согласился соседский кучер, сидевший на табурете напротив. – Я вот тоже, давеча, подхожу к нему… И уж и так, и эдак. Без должного обхождения, значить. А он…

– Неужто дал по рогам? – оживилась старушка.

– В том-то и дело, что нет. Похвалил за «народный язык», да ещё и целковый на водку сверху вручил. Пропащий, стало быть человек!

– А я о чём толкую? – снова пригорюнилась старушка. – Да ладно ещё, были бы стихи приличные. А то всё страсть какая-то. Рифмы про пальто да полупальто. Бывало, построит нас, дворню, и давай читать свои вирши – а мы, стой, да аплодируй.

– Ты знаешь, Кузьма, – перегнувшись через стол, заговорщически подмигнула собеседница, – я уж стихи эти, как барин уснёт, от греха подальше конюху сношу, Прошке Свиньину. А он их правит. Ну, а как ещё? Иначе ведь позора не оберёшься! Барин опосля оглашения стихи в разные журналы посылает. Люди смеяться станут, разговоры всяческие пойдут! А Прошка… Вот где настоящий талант! Почитай, что намедни наисправлял сей охальник:

– Вот это слог! – восхитился кучер. – Хоть и половины не понял, а слезу все одно вышибает. Сразу видно – наука!

– Какая там наука, – отмахнулась старушка. И хохотнула: – Когда к нему входишь, с порога конским навозом тянет. Пополам с человечьим!.. А знаешь, как в оригинале-то было?

Кучер покачал головой.

– Няня, душечка! Где же вы? – донёсся из прихожей молодой голос.

– Вот он, сыскался, изверг, – прошипела старушка. – Сейчас опять станет мучить своими экзерсисами.

И точно. В комнату стремительно вошёл молодой человек в шляпе-цилиндре, плаще и с бакенбардами.

– Вот вы где! – обрадовался он. – А я вас всюду ищу. Спешу обрадовать – нынче ночью ко мне прилетела муза!

– Да неужели? – саркастически осведомилась старушка.

– Да-с, мой ангел, – не замечая тона, молодой человек вынул из кармана ворох помятых бумаг. И, поставив ногу на табурет, обратился к присутствующим: – Послушайте, что я сочинил опосля её ухода:

Раздался грохот. По полу, расплёскивая остатки содержимого, покатилась глиняная кружка. Побагровев, старушка поднялась из-за стола.

– Как-как ты там сказал, милок? – уточнила она. – «Старая», кто…?

– Пердушка! – с гордостью закончил юноша. – Да вы, няня, нешто, обиделись? Напрасно. Это я ведь так, любя! Для рифмы, стало быть… Стихотворение такое. Шутка-с…

– Я, значит, ночей не сплю! – взвизгнула обычно терпеливая старушка. – А ты! Ты меня – пердушкой?!..

– Родионовна, уймись, – пытался утихомирить кучер разбушевавшуюся компаньонку, видя, что дело приобретает серьёзный оборот.

Но его никто уже не слушал.

– Хлыщ! Вертопрах!

– Старая пьянчужка! Шарамыжница! – неслось с обеих сторон.

– Бездарь! Фанфарон! Телепень! И стихи твои такие же бездарные, как и ты сам!

– Что-о? – завопил красный, как рак, юнец. – Ну всё! Стреляемся! Немедленно! С десяти шагов!

– К вашим услугам, сударь!

Схватив в зале по пистолету, дуэлянты вышли в ближайший лесок. Конюх в виде секунданта следовал за спесивцами, на ходу умоляя образумиться. Тщетно!

Вот спорщики разошлись. Обернулись. Старушка чётко прицелилась. И с гиканьем уложила обидчика!

– Ишь ты, «пердушка»! – передразнила она, потрясая пистолетом, из дула которого вился тонкий дымок. – Я тебе покажу!

– Да ладно, хватит тебе, Арина, – нахмурился, глядя на убитого, кучер. И вынес вердикт, присмотревшись. – Вроде мёртв. Что теперь делать-то?

– Закопаем охальника, – не моргнув глазом, объявила дуэлянтка. – А опосля скажем, что так мол и так, пало наше солнце русской поэзии. Гений убит в неравной схватке с обидчиком.

– А дуэлянт-то кто?

– Да вот, хоть… Как, стало быть, фамилия барина твоего?

– Дантес! – с удивлением пробасил кучер. – Только вот, согласится ли? Зачем ему это?

– А чего же нет? Они из хранцузов, стало быть, благородные. Им все одно ничего за это не будет. Зато какая слава в веках – «убийца солнца русской поэзии»! Это же почти как Герострат, только лучше. Даже Сальери такой известности никогда не достичь!

– Нет, Родионовна, – заключил, покачав вихрастой головой, кучер. – Будущие поколения нам сего действа никогда не простят.

– Какие поколения, милок? – отмахнулась старушка. – Ты разве «Ниву» не читаешь? Пишут, что уже через сто лет наступит конец света – всё человечество утопнет в конском навозе. А пока мы и говорить никому ничего не будем. Как писал Прошка Свиньин за барина памфлеты, так и будет продолжать. Глядишь, чего доброго, ещё со временем и в учебники войдём. Так-то, брат!..

На том и порешили.

Рисунок Юлии Ростовцевой

Инспектор Мано задумчиво болтал ногами в оливковых берцах и грыз кусьпаёк, сидя на покатой крыше патрульного катера. Где-то вдали лаяли недопсы и постреливали семена лоританского гороха, вырываясь из стручков. Ничто не могло вывести инспектора из состояния сосредоточенной задумчивости. Ничто, кроме звука резкого торможения. Чиркнув по стройным кипарисам и пробороздив гороховое поле по диагонали, звездолёт «Sweety» остановился точнёхонько у патрульного катера. Выкинув якорь и для надёжности поставив транспорт на ручной тормоз, капитан Ядвига Новак выбралась из люка.

– Как оно ничего? – приветствовала она старого знакомого, отсалютовав от гермошлема.