Владислав Ардалин - Мимикрия пустоте

Дорогой редакции

литературно-политического столпа Российской Империи.

Ваше Благородие

Вукол Михайлович и Виктор Александрович!

Простите, Вукол Михайлович и Виктор Александрович, что утруждаю Вас чтением сего письма, которое появилось по причине наличия свободного времени и должной для рассказа истории. Прошу также простить за ненадлежащее умение писать подобного рода обращения, так как у покорного читателя Вашего в моем лице нет никакой возможности ознакомиться с чрезмерно популярными сегодня письмовниками.

Спешу сообщить, что меня часто спрашивают о старых событиях нашего славного города, поднявших ужасные толки в тот период по всей губернии. Тогда ни один из существующих журналов, в том числе и достопочтенная редакция Ваших Благородий не посчитали нужным рассказать о произошедшем. В совершенном почтении я допускаю возможность, что Вы не имели шанса знать местечковых интриг или были озабочены занятиями куда более многосложными.

Взяв на себя смелость и посчитав, что сведения о событиях тех непременно необходимы каждому честному лицу, а их незаурядная значимость способна с лихвой подстегнуть дополнительный интерес к и без того ведущему изданию, Ваш скромный читатель решил написать, как оно обстояло на самом деле. Смею курьезно – во избежание проволочек с завистливыми кровопийцами – ремаркировать о полном разрешении и добровольном согласии на дальнейшее Вами пользование изложенного.

Поражающие тонкую материю события, о которых пойдет речь, соткали полотно истории, чей посыл, при должной сноровке, можно легко уложить своим началом и концом в одно предложение. Однако наблюдая за пролетающей мимолетом нашей с Вами жизнью и, словно приливы с отливами, уходящими и приходящими переменами – безошибочно ясно понимаешь неверность такого подхода к повествованию, будь оно письменным или устным. И причины того могут незаметно ускользнуть от неопытного глаза, умеющего смотреть, но не видеть.

Прожив неприличное для нашего бедного города количество лет – целых пять десятков – я невольно наблюдал, как разношерстные приезжие делятся своими историями, а местные завороженно им внимают, словно пришедшие из восточных сказок загипнотизированные гремучие змеи. Многие из них изъявляли желание выслушивать с интересом даже те повествования о приключениях, в которых любой здоровый ребеночек распознал бы откровенную ложь.

Здесь я с глубоким благоговением прошу прощенья, ибо не оставляет моя фундаментальная идея ничего другого, кроме как ненадолго опуститься в стиле и с твердой уверенностью передать Вам, что есть и второй тип рассказчиков. Те, кто без лишних красок и книжных словесов, сообщают единственно мысль, звучащую обычно как: «Васька помер». Такие новости нашим насытившимся обыденностью народом никогда с интересом не воспринимались. Тем удивительней – должен отметить я – что именно местные чаще прибегают к лапидарности.

Ее выгодное отличие от ветвистого типа невелико и кроется, разве что, в краткосрочных последствиях. Ибо пусть из вас – здесь и далее я обращаюсь не к Вам лично, а подразумеваю строго общий образ – пусть из вас выйдет самый хитрый выдумщик иль завораживающий дыхание рассказчик, насыщенная история неуклонно оставляет осадок слишком тяжелый, и ограниченная сила слушателей всенепременно уйдет на его процеживание. Подобный процесс лишает публику самобытной отрады услышанное обсуждать и анализировать.

С другой стороны моей своевольно разведенной полемики, второй тип повествования предоставляет слушателю уже заваренный и готовый к эстетичному распитию чай. Иными словами, сообщив только, что Васька помер, и не более, вы совершите акт, схожий с монологом в староанглийском театре, когда на сцену выходил разодетый человек, гордо сообщал, что он король и что теперь он пребывает в состоянии войны со своим соседом. Остальное любезно оставалось предоставлялось домыслить увлеченному зрителю, но ведь не останусь я в дураках, если скажу, что жизнь не театр!

Здесь я снова вынужден пасть в манере изъяснения – за что сердечно извиняюсь – и сделать акцент уже на долгосрочных последствиях данного повествования. Оставляя слушателю пространство для размышлений чувственных и рациональных, вы также вручаете ему в наследство непаханое поле для разноречивых слухов. Да будь убережен всякий от них, ибо затмевают слухи все положительное и не остается честному, но краткому в своих выраженьях человеку ничего, кроме как начать писать завещание ореховыми чернилами.

Поэтому, если вы хотите, чтобы вашу историю не извращали всякие подлецы и мерзавцы, и со временем она не превратилась в то, что Васька кого-то убил – рассказываете, все же, максимально полно. Не стесняйтесь добавлять краски, главное убедитесь, что не оставили в своей истории излишнего простора для маневров изувеченной фантазии. Только тогда вам удастся вызвать настоящий отклик у слушателей и бережно донести до умов желаемое, ведь эмоции и умственные силы их уйдут не на вольные трактовки услышанного, а на переживания уверованного. Такова суть обретения бенефиций.

И пока Ваш покорнейший читатель ожидает в тамбуре свою любимую женушку Марию Антоновну, чтобы отправиться на похороны Васьки – собаки нашей, недавно почившей после десяти лет преспокойной жизни, – прилагаю к данному прозрачному в своих намереньях письму удивительную историю, которая произошла семь лет назад до всей этой – не побоюсь сказать – бессмысленной и заведомо пораженческой кутерьмы с Японией.

История моя может представиться Вам, как позволено было выразиться выше, интересной по ряду причин: политических и социальных. И хотя в этот, неоспоримо тяжелый для русского человека, час Вам полагается быть до нее безразличным, так как наверняка Вы справляетесь с движением прогрессивным, я все равно имею легкий налет наглости отослать вымученную рукопись в надежде на дальнейшее Ваше с ней ознакомление. Уверяю Вас – прочтите! и Вы воспримите сию историю как срез Русской Империи с ее замысловатым укладом.