Андрей Сатирский - Рассказики. Морские истории

Когда лодка возвращалась из Вьетнама, произошла авария – один отсек залило водой. И не просто водой, а с дерьмом из треснувшего баллона гальюна. Помощи посреди Индийского океана не ждали. Спасайся, кто может!

И в затопленном отсеке спасались Романыч с Зайчиком. Полная дерьма вода доходила до подбородков, головы упирались в подволок, руками подводники хватались за клапаны, а ноги их скользили по коробкам электрических щитов в поисках опоры. Однако, несмотря на трудности положения, Романыч ухитрялся одной рукой держать над водой часы. На них, любимых, вообще не попало ни капли, и они блестели в свете аварийной лампочки, словно тепло улыбались другу.

Медленно текли минуты, каждая из которых в мучениях казалась часом. Силы таяли, надежды на спасение иссякали. И Зайчик пал духом: -Все, больше не могу терпеть… Руки не держат. Прощай, лейтенант, не поминай лихом. Конец…

Кривая усмешка исказила бледное лицо Романыча: -Ну, ты даешь! А ты подумал, какая похоронка придет к твоим родителям? «Ваш сын утонул в дерьме при исполнении служебных обязанностей». То-то им в радость!

– Ты все шутишь, лейтенант…

– Я шучу?! Ты лучше хватайся зубами за клапан, а то я сейчас тресну по ним часами, чтобы ты всякие глупости не болтал! —и ведь замахнулся. Правда, еле-еле, но Зайчик тут же укусил грязный металл клапана.

Так они провисели еще два часа, когда к лодке подошел неизвестно откуда взявшийся эсминец и своей мощной помпой откачал воду из отсека. Сработал амулет-часы?

Прошли годы. Завершились скитания по морям по волнам, и Романыч ушел служить на берег преподавателем в военно-морское училище. Где коллеги также называли его уважительно по отчеству. А часы устроились в благоустроенной квартире на буфете из резного дуба, сверкая аристократической бронзой. Но чистил их только хозяин, не доверяя процедуру ни жене, ни дочерям с внуками. И любовался ими.

Долго бы еще длилась идиллия, но тяжкая болезнь внезапно поразила Романыча. Он лежал в постели, глядя на часы, и вспоминал совместно пережитое. А часы отвечали теплым блеском, словно пытались своей аурой отвести беду. Но помочь не смогли.

Однажды утром в 8 часов Романыч вздохнул последний раз. И в тот же миг часы вдруг громко и яростно зазвонили, словно забили в набат, провожая усопшего хозяина. Они пробили ровно восемь раз, потом захрипели и замолчали, сразу поблекнув внешне: бронза покрылась патиной, циферблат потускнел, серебро почернело, алмазы подернулись сединой, башенки сгорбились, подставка зазмеилась трещинками. У всех, кто слышал этот звон, на спине выступил холодный пот, словно их коснулась рука смерти.

Друга-хозяина унесли хоронить, дом опустел, и в тишине квартиры одинокие часы горько плакали-звонили, со стонами, с надрывом, в безнадежной тоске. Но когда вернулись люди, они затихли, скорбно глядя на поминальный стол и рыдающего седого Зайчика.

На девятый день ровно в 8 часов куранты начали бить, словно отзванивая выстраданную речь: -Хоть уже сказаны прощальные слова, но только не пробил последний час – пусть тело бренно, а душа твоя жива, ты еще здесь, еще витаешь среди нас, -и замолкли.

Через сорок дней в 8 часов часы отбили ровно три раза – прощальный ружейный салют.

И больше никогда не звонили.

Старый капдва, запряженный с зарею, тяжкую службу уныло влачит.

Хочется напрочь послать все порою, но он молчит, он покорно молчит.

Стал он когда-то младым лейтенантом, что для страны послужить был бы рад.

Думал добиться трудом и талантом денег и званий, чинов да наград.

Много имел он начальников разных, каждому ум свой и труд отдавал,

Верно служил он днем, ночью и в праздник, и каждый за это его лишь ругал.

Мимо и вверх блатники проскочили, жизнь они прожили, буйно резвясь,

Щупали баб, сладко ели и пили, службы не зная, над нею смеясь.

Двадцать шесть лет от зари до заката он оттрубил от звонка до звонка.

Годы росли побыстрей, чем зарплата, и превратили его в старика.

Вот и теперь, когда пенсия рядом, он все в трюмах да нарядах торчит.

Служба ему нынче кажется адом. Но… он молчит, он покорно молчит.

Минер Степанов, в отличие от своих вечно угрюмых, замкнутых коллег, был веселым компанейским парнем, который мог за себя постоять, благодаря наличию крепких кулаков вкупе с острым словом, да таким ловкачом и пронырой, что находил выход из любого критического положения. За что на лодке его уважали.

Как-то отправился минер поездом из Питера в столицу. А чем славному моряку заняться в пути? Естественно, он взял с собой десяток бутылок местного пива «Балтика №9» и кое-что еще. Как в песне —«Отправляясь в дальний путь, взять поллитра не забудь».

Но, у станции Бологое, пиво настойчиво запросилось наружу. Не в силах ему отказать, минер отправился на поиски гальюна. Нашел, однако перед заветной дверцей оказалась очередь из пяти ребятишек явно еврейской наружности – все рыжие да носатые.

– «Ладно», -решил минер: -«Пять человек я выдержу. И не такое в походе терпели».

Только просчитался, поскольку едва из гальюна кто-то выходил, ему на смену из вагона тотчас прибывал еще один рыжий, влезая в очередь. А на негодующий взгляд минера самый рыжий авторитетно заявлял: -Он тут занимал!

Когда произошла полная замена очереди, Степанов понял, что более его плотина не вы- держит, фонтаны прорвутся, а, значит, надо что-то срочно предпринимать. И в момент очередного освобождения гальюна он показал в угол с криком: -Там лежит доллар!

Минер правильно рассчитал, потому что все рыжие тотчас кинулись в угол, забыв про насущные нужды. А хитрец проник в заветную дверцу, где направил фонтанные струи по нужному руслу, чем спас плотину от разрушения. Ох, и отвел он душу! Когда минут через десять Степанов вышел из гальюна, то обнаружил с десяток ползающих по полу ребятишек. Перехитрил все-таки рыжих! Победно оглядев рыжие головы, он с ехидцей спросил: -Нашли доллар?

Самый рыжий слегка повернул голову: -Какой доллар? Мы уже 10 евро нашли!

– И еще один! —победно крикнул из угла самый маленький.

– Проходите, проходите, дяденька, не мешайте! —скомандовал самый рыжий, и минер отправился допивать свое пиво.

Ну, так кто кого перехитрил?

Напишу я тебе после схватки, а до схватки, прошу, не проси.

Эскадроны бегут без оглядки, мертвецов унося на рыси…

Нас уже не хватает в шеренгах по восемь, и героям наскучил солдатский жаргон,

И кресты вышивает последняя осень по истертому золоту наших погон.

Я не буду писать как мы бились, как метались в тифозном бреду,

Напишу, как снежинки кружились в Александровском белом саду.