Владимир Козлов - Ночной визит на остров Пахан

– Чего вы козлота духопёрите или в бубен захотели? Гневите батюшку Тихого и нашего Адмирала, – крикнул он вниз, водя фонарём по силуэтам ссыльных.

Его луч фонаря остановился на Герцоге и Архаре.

– Эй, ты, скотобаза, ты зачем божью тварь обижаешь? – обратился Удав, к омоновцу, не отводя ярко пробивающий луч от сального лица Архара.

– Он первый на меня набросился, его надо кинуть в волны океана. Пёс бешеный и может нас всех покусать. Мы с ним все уже разобрались и приговорили пса к казни, – стонал Архар.

– Ты мозгодуй ментовский! – брызгал сверху слюной боцман, – псина хорошего человека никогда не обидит, а если кто – ни будь, из вас собачку хоть пальцем тронете, я братков к вам приглашу с пятого трюма. Они вас утихомирят в два счёта.

– Эй, приятель, я требую срочно устроить круглый стол с Адмиралом, – крикнул Герцог Удаву после того, как разжал пасть. – У меня к нему базар финансовый на миллиард зелёных имеется.

– Это кто сказал? – бегая лучом по трюму, резко спросил боцман.

– Да не слепи ты фонарём всех? Направь луч на меня, на пса Герцога? – гавкнул пёс.

– Кто это пургу мне гонит? Я сейчас спущусь и собственноручно тому фуфлыгу под корень срежу. Будет тогда рожа, как у сифаки, что живёт на деревьях и жуёт одни листья.

– Да ни кипешуй ты боцман? – отозвался Герцог, – это на самом деле я с тобой толкую породистая собачка с почётным дворянским титулом.

Боцман от такого чуда сильно пошатнулся вперёд и чуть не улетел в трюм, но вовремя опомнился и, встав на колени через проём люка, сверху начал пристально разглядывать одноухого пса.

– Будь другом, опусти лебёдку с люлькой? – попросил Герцог. – Наверху почирикаем, а то у этих козлов крылья выросли, слышишь, раскаркались? Путёвым псам отдохнуть не дают.

…Убедившись, что с ним разговаривает собака, боцман побежал за капитаном – вором в законе по кличке Адмирал.

Океан в это время угомонился, и штормовые волны сменились штилем. После чего и корабль полностью выправился. В трюме наступила мёртвая тишина

Кто – то из чиновников в темноте сказал:

– Надо же собака и разговаривает, к тому же на блатном языке.

– А чего вы удивляетесь? Сами страну довели до этого, – подал голос Дунай. – Сейчас посмотри по сторонам кругом блатные и голодные. Из моего дома тараканы и мыши разбежались, поэтому и пошёл в ГИБДД копейку сшибать.

– Правильно ты говоришь Дунай, – поддержал его Связист, – сейчас школьники с первого класса по фене ругаются, как заправские уголовники. А стихи им задают не про лукоморье, где дуб зелёный растёт с золотой цепью, а какие – то заморские, хоть и про зверей. Одно я запомнил, вот послушайте.

– Это видимо из произведения Ивана Семёновича Баркова, ученика Ломоносова, – предположил Маргарин. – В мою бытность он как поэт был запрещён.

– А у меня сыну четыре года, он, когда жрать сильно захочет, берёт скалку и бьёт ей жену или меня по ногам. После трапезы никогда не благодарит нас, а обзывает скобарями и посылает к забору, где изображена вся ненормативная лексика, – сказал Бизон, бывший столичный омоновец.

– Это у вас наследственное хамство, – заметил Герцог, – таких как ты нужно серно – ртутной мазью, как лобковых вшей выводить. Или гнать вам в вену токсоплазмоз. А скоро наступят такие времена, когда акушерам в родильных домах будут выдавать кувалды, и как только будут вылезать из женской утробы особи аналогичной породы, как ты, – акушеры при помощи кувалды будут хурдачить ликвидацию нежелательного для Отечества плода.

– Твоё счастье, что люлька опускается, а то бы я тебе показал кувалду, – взревел Бизон.

– Помечтай теперь немного, душегуб Отечества, – запрыгнув в люльку, злорадно тявкнул Карнаухов и помахал на прощание своим хвостом.

Напоследок, когда люлька оторвалась от нулевой отметки, пёс приподнял лапу и обильно помочился на омоновцев.

– Порода фашистская, сволочь, закуска корейская, – летело псу вдогонку.

– Нет, лучше красоты, чем пописать на ментов с высоты, – ощерившись, продекламировал в рифму Герцог.

***

Когда лапы Герцога вступили на рифленую палубу корабля, перед его взором открылась безграничная гладь океана. Корабль сопровождал эскорт альбатросов. Они красиво планировали в полёте, хватая на лету аппетитные куски пайков, которые им кидали пассажиры пятого трюма. Авторитетным уголовникам разрешено было свободное перемещение по кораблю.

Корноухова боцман проводил в каюту – люкс Адмирала.

Адмирал грузный и смуглый мужчина пятидесяти лет, в прошлом дипломированный навигатор гражданского морского флота, а позже вор в законе, сидел в кресле и курил сигару:

– Good morning captain! – поприветствовал на английском языке капитана Герцог.

– Утро доброе, – ответил на приветствие Адмирал.

– Так ты и есть тот пёс Корноухов, который феню в идеале знает.

– Я с некоторых пор уже не Корноухов, а Герцог, – известил пёс Адмирала, – и знаю я не только феню. Мне так же известно, кто утаивает большие сбережения от государства, и в каких иностранных банках хранят свои вклады. Двоих я уже уфалолавал на двести пятьдесят миллионов долларов. Они готовы добровольно вернуть доллары в казну государства.

– Нужную ты финансовую работу провёл для нашей казны, – обрадовано сказал капитан – Твой неоценимый труд достойно отметит не только наш Иисус, но и Наум Давило. Возможно, даже орден на шею повесит?

Адмирал по громкой связи сообщил на камбуз, чтобы ему в каюту принесли кастрюлю черепашьего супу и отварного омара.

Герцог со смаком съел деликатесное яство, запив его соевым молоком:

– Похавал я основательно, – довольно облизнувшись, сказал Герцог, – теперь и покалякать можно о делах наших прибыльных, но у меня Адмирал несколько условий есть. Иначе у нас с тобой никакого консенсуса не будет дружище. Сам понимаешь, у меня свои принципы тоже есть!

– Выкладывай свои условия? – улыбаясь, произнёс Адмирал.

– Первое, – в трюме едут пятнадцать человек омоновцев, палачи Останкинского погрома, их надо отдать на правило в пятый трюм, а потом на острове загнать на самую адскую работу. У них у всех по году сроку за плечами, а сослали их за оказание помощи олигарху Чингизу в захвате Нефтеперерабатывающего завода. Сам Чингиз едет в первом трюме с червонцем и полной конфискацией имущества. Этот Чингиз редкостный скупердяй! Совсем не желает делиться своими миллиардами с Наумом.