Евгений Лиманский - Признание… II. Учебное пособие для начинающих гетер

Через некоторое время поминального застолья, под действием спиртного, беседа стала более оживлённой. Бодрый ещё старичок, друг покойного мужа Олимпиады Ефимовны, стал нахваливать коньяк:

– Это что же за коньяк такой знатный, отродясь, такого не пил.

– Французский коньяк, дорогой Петр Леонидович, хороший, Hennessy называется, пейте на здоровье, – ответил Николай.

– Ну, упокой Господь душу новопреставленного Александра, – заключил Петр Леонидович и опрокинул всю рюмку целиком. После чего закусил любезно поданным ему Колиной женой лимоном.

В это время Сашина мама подсела ко мне и заговорила:

– Женя, вы знаете, ещё год назад никто и подумать не мог, что всё так обернётся. Саша строил какие-то планы, – она наклонилась совсем близко ко мне, – Он даже квартиру купил. Понимаете, у него кто-то был, он хотел развестись с Ириной, но что-то ему помешало. А где-то через полгода всё и началось: он ушёл с работы, бизнес продал, поселился в этой новой квартире. Почти никуда не выходил и, по-моему, сильно выпивал. Ко мне приезжал иногда, давал денег, но ничего не рассказывал. Он был у меня последний раз недели две назад. Оставил запасные ключи от своей квартиры, и вот, что он мне ещё сказал: «Мама, ты не волнуйся, но, если вдруг, со мной что-то случится, позвони Жене, то есть вам, и попроси его разобрать вещи и бумаги в моей квартире». Мне он туда ходить запретил, да я и сама не хочу. Мне кажется, там есть какая-то страшная тайна, а мне она ни к чему. А вам он доверял полностью, именно поэтому и попросил вас разобраться с его делами. Вы же видели, на похоронах кроме вас из друзей и знакомых и не было никого.

С этими словами она дрожащей рукой вручила мне ключи, бумажку с адресом и ещё небольшую коробочку, заклеенную прозрачным скотчем. Под скотчем просматривались моё имя и фамилия.

– Боже мой, нет, наверное, большего горя для матери, чем пережить собственного сына, – подумал я, а вслух сказал, – Хорошо, Олимпиада Ефимовна, я обязательно поеду по этому адресу, а потом всё вам расскажу.

– Только не открывайте коробку сейчас, откройте в его квартире, так он просил.

Когда всё закончилось, Вадим отвёз меня домой. По дороге я сказал ему:

– Вадим, бабушка твоя дала мне ключи и попросила разобрать вещи и документы в квартире отца. Так он сам захотел. Я съезжу туда в субботу. Потом отдам тебе ключи и расскажу, что и как.

В ближайшую субботу я отправился по указанному адресу. Дом был новый, видимо, сданный года два назад. Я поднялся в лифте на седьмой этаж, отпер дверь двумя ключами и вошёл.

Квартира была двухкомнатная, или, как сейчас принято говорить, «однобедренная», то есть с одной спальней. Хотя, как раз спальня в дальнейшем описании квартиры присутствовать не будет. Потому что Саша, судя по всему, обитал в гостиной, а спальня попросту пустовала. К моему удивлению, несмотря на страшные рассказы о Сашином пьянстве, в квартире не было полной разрухи. Напротив, было ощущение, что здесь периодически убирались и наводили порядок. Обстановка, правда, была спартанская. В комнате стояла софа, перед ней журнальный столик, на котором располагался ноутбук и пепельница, наполненная окурками.

Кроме этого, имелась ещё средних размеров телевизионная панель, вешалка для одежды и сушка для белья. На одной всего вешалке уместилась вся нехитрая Сашина одежда, включая зимнюю. Провод, тянувшийся от ноутбука к телевизору, говорил о том, что в основном телевизор использовался в качестве монитора. Я машинально отнёс пепельницу на кухню и выбросил окурки в пакет для мусора. На кухне находились электрическая плита, комбинированная мойка с несколькими шкафчиками, холодильник и всё. Я не нашёл там даже стола. В углу стояли две упаковки с коньяком и несколько пустых бутылок из-под Hennessy VS. Я специально сначала так подробно описываю обстановку в квартире. Боюсь забыть это сделать потом, когда приступлю к описанию главного, что я увидел.

На самом деле я был поражён настолько, что просто растерялся, и, чтобы хоть немного сосредоточиться, пошёл выбрасывать окурки. Медленно я достал из пачки сигарету, закурил и вернулся в комнату. Остановился посередине и ещё раз огляделся. Две большие стены по обеим сторонам комнаты были оклеены громадными от пола до потолка фотографиями. На всех фотографиях была изображена одна и та же девушка лет двадцати двух или трёх. Я её ни разу не видел. Но сразу понял, это она, Ева.

Девушка была красивая. Удивительное сочетание, с одной стороны это был образец совершенно не нашей, какой-то западной красоты, а с другой в лице её было что-то исконно русское. Знаете, такая смесь эталонной красоты из европейского или американского кинематографа и нашей, тоже кинематографической, Василисы Прекрасной.

На дальней от входа стене все фото были из одной серии. Кадры сделаны на берегу моря в лучах заходящего солнца. В них присутствовала такая пластика и грация, будто позировала профессиональная танцовщица.

Надо отдать должное и мастеру. Используя минимум фотошопа, он создал шедевры художественной фотографии. У меня даже промелькнула мысль, что фотограф, видимо, был тоже влюблён в объект съёмки. Только этим можно объяснить одновременно профессиональный уровень и чувственный характер исполнения. На второй стене висели любительские фото, Ева в летних платьях, в одном длинном до пола и другом коротком, выше колена, ещё одно фото было в купальнике перед бассейном, видимо, на отдыхе в Турции. Ещё одно в стильной норковой шубе (хозяйка, видимо, очень ею гордилась, по крайней мере, так это выглядело на фото) и одно в офисном костюме. Волосы у девушки были светло-русые, на одних фото как пышная льняная копна, на других тщательно уложенные в замысловатую причёску.

Другой её несомненной достопримечательностью были глаза: большие, миндалевидные, широко открытые, как будто немного удивлённые. Но поражала даже не столько их красота, сколько необычайная выразительность. Весёлые, с лукавой хитринкой, улыбающиеся, сверкающие и смеющиеся, они источали какой-то неповторимый магнетизм, какую-то особенную энергетику.

Довершала картину её обворожительная улыбка, всегда разная, но удивительно добрая и располагающая. Всё это вместе: её удивительные глаза и не менее удивительная улыбка создавали необычайно светлый образ. Видимо поэтому несмотря на спартанскую обстановку и сам печальный повод, по которому я здесь оказался меня охватило вдруг светлое чувство и ощущение какого-то внутреннего комфорта и одновременно неловкости и волнения от прикосновения к чужой тайне. Я думаю, многим знакомо что-то похожее. Мне казалось, будто внутри меня где-то между позвоночником и душой кто-то проводит очень мягким невесомым перышком.