Миша Токарев - Перестройка forever

И он тебе одолжил свое трико? – спрашивает Игнат. Мы прибрались, Ваня зачем-то разбил ломиком лед на всех лужах в поле нашего зрения. Странный парень, через час на лужах будет опять наледь, и все окажется зазря. И вот мы стоим с ребятами возле трассы, ждем, когда за нами приедет машина. По кодексу дворников она должна приезжать за нами в девять-десять утра, но всегда опаздывает. Эта машина похожа на передвижной улей с пчелиной маткой водителем. Он разбрасывает своих детенышей пчел по разным объектам, те убираются, а потом матка прилетает и забирает нас в ЖЭК. Отвечаю Игнату: ничего он мне не одолжил, плакал, как девчонка, грозился обратиться в суд. Игнат смеется, говорит: вот дети пошли, сразу в суд бегут, сами не могут решить свои дела. А что ты хочешь от ребенка, ребенок беспомощен против жестокого, колючего мира, Игнат. В нашу беседу вклинивается Ваня: все мы дети в душе. Божьи дети… – добавляет значительно он. Там на горизонте, где стоят маленькие дома, появляется наш автобус желтого цвета похожий на улей, улей приближается к нам.

Уколись за меня

Утром матушка включила новости, обычно мы их не смотрим. Но так как моя работа напрямую зависит от погоды, мы сделали исключение. И там сообщили, что на улице выпала месячная норма осадков. Мама сказала на это: ну, вот, теперь у тебя прибавилось работы. А я сказал ей что-то нечленораздельное, потому что еще спал. Мы долго с ней перетягивали одеяло, мама уговаривала меня подниматься и быть ответственным членом общества. Когда я наконец-то поднялся и стал ответственным членом общества, зазвонил телефон. Семен Анатольевич уставшим голосом сказал, что сегодня я не работаю, и мне надо поехать в поликлинику. Я спросил: а что там в поликлинике? Он ответил: там все ваши сейчас, у вас диспансеризация. Я закричал во все горло: мам, у нас диспансеризация, я не работаю! Голос Семена Анатольевича в трубке пробубнил: Миш, не кричи так, езжай в больницу, все, отбой. Мама с кухни крикнула мне в ответ, но уже не так громко, как я: поняла, тогда бутерброды тебе не даю, приезжай пораньше, дома пообедаешь.

И я поехал в нашу поликлинику на 47 троллейбусе. Что можно сказать о погоде в тот день? По части осадков рыженькая ведущая слукавила, точное их количество никак не вязалось с понятием месячная норма, осадков выпало, как будто за полгода. Грязища была страшная, и пока я шел до остановки два раза чуть не упал. Второе падение предотвратила старушка в рыжем комбинезоне с бидоном молока. Возле остановки, когда мои ноги стали разъезжаться, она крикнула: не упадите! Она крепко взяла меня за рукав пальто, придержала. А ее бидон, закрепленный на тележке, покатился в сторону проезжей части. Старушка отвлеклась от меня, и побежала вслед за ним, крича: стой, мое молочко! Бабушкин бидон ценой своих коленей спас дворник, который бросил метелку, и у самого края тротуара затормозил тележку. Я подумал еще, какой же хороший дворник, вот какие у меня коллеги. Подошел мой троллейбус, и когда я садился в него, я сказал этой старушке: спасибо вам, всего самого наилучшего! Она кивнула мне, улыбнувшись, и я поехал в поликлинику на улицу 8 марта.

В коридоре на втором этаже сидели ребята с моей работы. Не всех я знал лично, но кое с кем мы пересекались в коридорах ЖЭКа. Мы были одеты в штатское, в нашу повседневную одежду. Наверное, чтобы не привлекать внимание посетителей больницы. Представьте, если бы на нас была униформа, что бы случилось с их психикой. Вот сидит пятнадцать дворников и ничего не прибирают, пока на улице коллапс, рушатся империи, автобусы вязнут в лужах, люди падают, и не все могут подняться. Понятное дело, что есть и другие дворники, но людям же не объяснишь, что у нас сейчас диспансеризация. Ребята болтали о предстоящих анализах, шутили, я сидел с краю и не участвовал в их разговорах. Хотя, стоит заметить, что у меня была история, связанная с больницей. Рядом сидел Василий, он тоже не участвовал в беседе. На нем было клетчатое пальто, на лице тонкие усики, кончики которых залихватски закручивались. В нашей компании Васю считали пижоном и умником. И я решил рассказать свою забавную историю именно ему. Но не успел, в отделении сделалось шумно, послышался вопль, двое санитаров тащили за руки мужчину, который громко кричал: палец, где мой палец?! На пол барабанила кровь, мои коллеги и две бабушки в очереди оживились. Этого мужчину заволокли в кабинет. Люди вокруг меня заговорили: «где это его так», «жалко, молодой совсем», «прививку ставить ведут». Потом нас начали вызывать по одному в другой кабинет.

Я зашел туда, а женщина с розовыми волосами предложила мне раздеться, чтобы она смогла меня получше рассмотреть. Я сказал ей: без проблем – и начал раздеваться. Брюки, свитер с оленями, трусы. Из-за ширмы вышла женщина помоложе, спросила о том, есть ли у меня жалобы на здоровье. Ответил ей, что я абсолютно здоров, спросил также, какие у нее планы на вечер. Она переглянулась со своей напарницей, ничего не сказала. И вот они вдвоем задают мне разные вопросы: «чем болел», «какие анализы сдавал» и всякое такое разное. А сами записывают в карточку. На стене висит портрет какого-то серьезного мужчины в костюме. Обратился к ним: увлекаетесь? Молодая не поняла: чем увлекаетесь? Я прояснил ситуацию: политикой. Она снова ничего не ответила. И наш диалог на этом закончился. Когда я выходил из кабинета, женщина с розовыми волосами сказала мне вслед: советую вам посетить психиатра. Как мне показалось, я обаятельно улыбнулся: и вам не хворать. Вышел в коридор, где уборщица затирала кровавые пятна похожие на кляксы варенья.

Василий все еще ждал своей очереди. Помимо того кабинета, где я был, нам всем нужно было посетить еще с десяток врачей. Времени предостаточно для того, чтобы я рассказал Васе свою историю про больницу. Он меня предупредил: я не буду слушать. Я успокоил его: ничего страшного, сейчас мало кто может слушать, главное, что мы никуда не спешим. Не помню, рассказывал я тебе о том, как пошел в школу у бабушки? Проучился я, значит, до третьего класса, а потом у матушки моей дела пошли лучше, и она меня забрала к себе. И пошел я в новую школу в городе Иркутске. Последовали те стандартные ритуалы перед первым сентября: костюм, портфель и всякая разная мелочь вроде пенала, ручек, карандашей. Шли мы в школу уже не за ручку, а как два самостоятельных и свободолюбивых человека. Хорошо, что бабушка этого не видела. А то началось бы: как же так, он же бессознательный еще, под машину попадет или завернет голову и шею сломает. Представь себе, бабушка, я не сломал шею, когда мы шли с мамой, не держась за руки.

В новой школе меня посадили за последнюю парту. Учительница в кожаном пиджаке представила меня классу, потом сказала: садись на Камчатку. И я подумал: как здорово звучит это слово, мне здесь определенно нравится. Население класса показалось мне хорошими ребятами, но стоит учитывать, что любой коллектив поначалу выглядит сносно. Это позже, когда вас связывают пережитые вместе контрольные, уроки труда, ОБЖ, взорванные петарды в школьном туалете, тогда возможны конфликты и разногласия. А в тот момент, когда я сел за последнюю парту, представители нашего класса не вызывали опасений. Линейка закончилась, учительница в красном кожаном пиджаке рассказывала нам о том, как важно знать географию. Над мальчиком передо мной летала муха, насекомое громко жужжало. Мальчик не обращал на нее внимание, у него были длинные волосы, собранные в хвостик. Может быть, это был и не мальчик. Учительница спросила его: Петя, а ты знаешь столицу Африки? Мальчик с хвостиком не знал столицу Африки, он стал озвучивать свои дикие предположения: Бангладеш, Майорка. И тут в класс зашел паренек с пакетом. Он что-то тихо сказал, кажется, извинился. Учительница с грустью в голосе порекомендовала ему садиться на свободное место. Парень подошел к одной парте, но девочка поставила рядом с собой портфель. С другим свободным местом все повторилось. С этим пареньком никто не хотел сидеть вместе. Урок продолжался, этот бедняга не мог усесться. Тогда я сказал ему: у меня свободно на Камчатке.