Андрей Иванов - Было… Не было… Рассказы о юности…

Дискотека заканчивается, мимо идут люди. Наркоман, который ударил Димку, и которого потом ударил Леха, подходит к нам. Я думаю, что он хочет дальнейших разборок, но наркоман извиняется перед Димкой и перед всеми нами. Его друзья стоят в стороне, к нам не подходят.

Мы все обнимаемся, извиняемся друг перед другом. Наркоман уходит.

– Ну что, – спрашивает Леха, – может ещё забухаем? Я знаю, где взять!

Димка молча разводит руками и кивает в знак согласия. Я отказываюсь.

Мимо проходит Ирка, я прячусь за спины друзей.

– Ирка! – окликает ее Леха, – Бухать будешь?

– А чего же не побухать с хорошими людьми, – отвечает Ирка.

Я ныряю в кусты и оттуда наблюдаю как Леха и Ирка подхватывают под руки Димку, потом уходят по темной аллее.

Я выбираюсь из кустов, иду домой. Немного болит челюсть.

Дома темно и тихо. Папа спит, ему завтра, а точнее, уже сегодня на работу в первую смену.

Осторожно, чтобы его не разбудить пробираюсь в свою комнату, не включая свет, раздеваюсь и забираюсь под одеяло.

Впереди ещё два месяца лета…

Дождливый вечер резко оборвал хмурый ноябрьский день и теперь лениво переползал в промозглую моросящую ночь.

Димка остался ночевать у меня, чтобы не шлепать домой по лужам. Мои родители не против, его тоже.

Мы заперлись в моей комнате и слушаем музыку.

Из динамика старенькой радиолы «Урал» с тихим потрескиванием играет «Модерн Токинг».

Настольная лампа с красным абажуром стоит на тумбочке возле кровати. Тут же лежит книга «Двенадцать стульев». Я перечитываю ее второй раз подряд.

Я, как хозяин, уступил Димке свою кровать, а для себя на полу соорудил ложе из подушек от софы.

Димка водит пальцем по терморегулятору лампы, от этого свет становится то ярче, то тусклее.

На стуле лежат мои новые джинсы «Horse shoes», привезенные мамой из Болгарии.

– А давай из твоих джинсов варенку сделаем? – вдруг предлагает Димка

– Давай лучше из твоих? – делаю я встречное предложение.

– У меня не джинсы, – морщит нос мой друг, – у меня техасы. Фигня – фигней. Из них и варенка стрёмная получится. Давай из твоих?

– Не, чего-то неохота, – вяло отнекиваюсь я

– Зря! – Димка свешивается с кровати и смотрит на меня, – Мне Валёк рассказал, как это сделать, ничего сложного. Хлорка, уксус и кипяток.

– Не хочу, – меня уже клонит в сон, и поэтому я хочу, чтобы Димка отстал от меня со своей глупой идеей сварить мои новые джинсы.

– Давай, сварим! – не отстает он, – Штаны выйдут отпад! Таких ни у кого на поселке не будет!

– Таких и так ни у кого нет, – зевая отвечаю я, – Все, гаси свет!

Димка обижено бьет пальцем по терморегулятору, свет гаснет.

Пластинка заканчивается, иголка, похрюкивая, трется о бумажный круг. Вставать лень, я дотягиваюсь рукой до провода и выдергиваю вилку из розетки.

– Ты все же подумай, – доносится сквозь сон Димкин голос.

Утром нас будит папа. У него сегодня выходной, и он возится на кухне. Готовит легкий завтрак: хлеб с маслом, копченая колбаса, кофе.

Точнее, папа будит лишь меня. Димка накрывает голову подушкой и что-то невнятно бормочет.

– Пусть еще поспит, – решаю я и плетусь умываться.

Спать хочется так, что кажется спал бы стоя, если бы разрешили.

Брызгаю в лицо холодной водой, выдавливаю немного пасты «Поморин» на зубную щетку. Паста жидкая, пока несу щетку ко рту, она почти вся падает в раковину. Новую выдавливать лень, чищу зубы тем, что осталось.

Возвращаюсь в комнату, пытаюсь разбудить друга. Тот машет кулаками и матом говорит, куда мне надо пойти.

Это уже слишком! Резко стаскиваю его с кровати на пол.

Димка вскакивает, открывает глаза и растерянно озирается по сторонам. Долго разглядывает плакат с Арнольдом Шварценеггером, висящий на стене. Потом переводит взгляд на меня. Щурит глаза и морщит нос. Наконец, осознает кто он и где он.

– Запарил ты, – Димка натягивает носки, – Что нельзя было нормально разбудить?

– Так ведь будил! – оправдываюсь я.

– Значит, плохо будил!

Мы съедаем по два бутерброда, выпиваем кофе и идем в школу.

Димка сонный и неразговорчивый. По дороге он забегает домой, берет дипломат.

Я знаю, что там, в лучшем случае, одна общая тетрадка на все случаи жизни и ручка, которая скорей всего не пишет.

Так и есть: звенит звонок, первый урок алгебра – самостоятельная работа. Пишем в специальных тетрадках.

Димка пытается расписать свою ручку. Яростно трясет ее, откручивает колпачок, рассматривает стержень на свет, дует в него. Снова пытается писать. Ручка не пишет.

– А есть у кого нибудь запасная ручка? – растерянно спрашивает он.

Все молчат. Даже те, у кого есть запасная ручка. Знают, что как только окончится урок, Димка сразу же забудет о ручке и о том, что ее нужно вернуть.

– Есть у кого-нибудь запасная ручка? – повторяет Димка, – Что, ни у кого нет? Дайте, пожалуйста!

Катька – самая сердобольная в классе, тяжело вздыхает и достает из пенала белую пластмассовую ручку с колпачком, похожим на патрон. Протягивает ручку Димке. Улыбается.

– Спасибо, – безразлично говорит Димка и принимается быстро что-то писать в тетрадке.

Димка очень умный и очень ленивый. Мог бы быть круглым отличником, а не вылезает из троечников. Домашнее задание делает в школе на переменах перед уроками. Если успевает.

Через пятнадцать минут сдает выполненное задание, и принимается рисовать в своей универсальной тетрадке.

Я никак не могу решить задачу.

– Дай какой-нибудь учебник! – шепчет он мне в ухо.

Стараясь не отвлекаться от задачи, протягиваю ему дипломат, вижу, что он вытаскивает учебник литературы.

Успеваю все решить перед самым звонком, не уверен, что правильно. Сдаю тетрадь.

Димка выходит из класса.

Учебник лежит на парте. Я листаю его и вижу, что из Гоголя мой друг сделал вполне приличного Д’Артаньяна со шляпой на голове, а Льву Толстому нарисовал круглые очки и длинные волосы, отчего классик отечественной литературы стал одновременно похож на престарелого хиппи и на кота Базилио.

– Где моя ручка? – Катька нависает на до мной и уходить не собирается.

– Я откуда знаю, где твоя ручка? – возмущаюсь я, – Ты ее мне давала? Нет! Какие ко мне вопросы?

Катька чуть не плачет. Я наклоняюсь и вижу, что ручка лежит на полу под столом. Поднимаю и отдаю ее хныкающей Катьке.

За все восемь с половиной лет, что я ее знаю, Катька ни капли не изменилась. Чуть что, сразу ревет.

Катька вырывает ручку у меня из рук и, не поблагодарив уходит.

Словно это я брал у нее эту ручку, а потом не отдал.

Вот так и делай людям добро!

Следующий урок – литература. Димка раскрывает мой учебник и, улыбаясь, показывает пальцем сначала на Гоголя – д’Артаньяна, затем на хипповатого Толстого. Я делаю вид что мне смешно, а в душе клянусь при первом удобном случае изрисовать ему все учебники.