Андрей Киров - Тёмные воды

Теперь самое то, подумал я, глянув в зеркало – может в последний раз – на свой худой, слегка заросший рыжей щетиной (в нашем роду у мужчин у всех была такая: у отца, у деда и даже дяди), обшарпанный в нескольких местах «буд- кэпитал», (физиономия) и, мысленно поставив удовлетворительную оценку за его внешний вид. Да и то – производить впечатление я ни на кого не собирался. Вот Алиса, как и все красивые девушки, любила вертеться перед зеркалом, высматривая на лице угри и прыщики, и если замечала, то прямо с наскока, коверкая симпотную фэйси-ган (лицо); я в своих рассказах использую абсурдные словосочетания вместо имен существительных, делая скидку читателю, чей уровень развития как читателя, находится в процессе развития… если только находится.., например, как данное словосочетание – «симпотная фэйси-ган», (хотя если переводить дословно то первое слово производно от фейс с английского face – лицо, морда, будильник, буд-кэпитал (моё сленговое словосочетание я уже их много придумал), второе – ган – автомат, а вместе – убийственная красота: словосочетание моё прошу обратить внимание), по отношению к лицу в трагическую гримасу, просила меня их выдавить, не обращая внимания, даже если я чем- нибудь был занят мелким но важным в хозяйстве делом: чинил ли кран, чтобы не капала вода, меняя пластмассовую китайскую прокладку, или выпиливал лобзиком из фанеры портрет Джимми Хендрикса (я обожал слушать его гениальные гитарные пассажи сидя на крыше арендованного у владельца дома участка где выращивал квазиэлектронные матрицы для высокоинтеллектуальных носителей: офисных работников, шахматных мастеров и т. д. в оранжерее). « Выдави скорее!» – кричала она капризным голосом, не требующим ни малейших возражений. Приходилось бросать лобзик или гаечный ключ и, сполоснув руки, высматривая на её щеке, лбу, либо подбородке, где она показывала черную точку, – если не обращать пристального внимания и видно не было, – совершать не очень приятную процедуру. Я терпеть не мог это занятие, в свое время отдав щедрую дань выдавливания угрей на своей, далекой от совершенства осмелюсь предложить, морде, но я питал постыдную слабость к этой девушке, какой писатели классики в своих произведениях они её по легкомыслию назвали любовью, тем самым дав сто очков фору для представительниц фемино-департемента, а рождённые глодать кости в пещерах купились на этот ирреал- дивергент, ошибочно считая её почти самим совершенством (т. е. внешне по форме исполнения она была совершенна: хорошо сложена, длиннонога и т. д.) и, скрепя сердце, приходилось, найдя, черную точку, ногтями больших пальцев осторожно подковыривая жирную чёрную головку подкожного паразита давить… сначала внутрь, потом, виртуозно делая ногтями движение вверх, отчего подкожный мерзавец попискивая и сопротивляясь, стараясь избежать гигиенической экзекуции, выползал весь наружу, – с таким жирным отвратительным тельцем, как у недозревшего червяка-опарыша, на каких я ловил рыбу в реке: и чтобы он не уполз, и не спрятался, тут же давить ногтем о какую- нибудь твердую поверхность. В таких случаях Антуанетта совала мне свое карманное зеркальце, на обратной стороне Луны – «Dark Side Of The Moon»*, – его я и завершал план по уничтожению очередного подкожного жителя. Августа потом смывала эту гадость горячей водой и протирала насухо бумажным полотенцем. А с прыщами, когда приходилось их давить, было сложнее. Во время чистки кожи на лице моей полубогини (конвертируя напыщенный слог поэтов древней Эллады), она, страдальчески закатив будьдозер в гараж… т.е. глаза чуть ли не под потолок, хотя я там и не мацал – образно выражаясь – и, когда мои пальцы нащупывали зеленый гнойничок, она инстинктивно привставала на цыпочки, её почти ангельское личико уходило вверх, и я уже не видел где и чего я давлю, тем более в отличии от угрей выдавливание прыща сопровождалось болезненным движением. « Андреа, стой спокойнее!» – говорил я в таких случаях. Ойкнув или фыркнув, она опускалась на пятки; надо подчеркнуть – с недовольным видом – мои ногти, если они в тому моменту еще не были сострижены, находили гнойничок и давили его, давили… Из него брызгал гной, Ангелина вскрикивала:» Ай, больно, не можешь поосторожнее! Совсем хочешь меня изуродовать!» На что я не обращал внимания, точнее старался не обращать, потом брал ватку с одеколоном или корвалолом, если был под рукой смотря что попадалось быстрее, ведь даже гиппопотам в курсах, что корвалол состоит на девяносто процентов из чистого спирта, и нежно тер место на щеке, где у любимой девушки случилась такая оказия. Из ранки выступала капелька крови. А девушка в знак благодарности чмокала меня в губы, и тут же деловито начинала рассматривать щёку, лоб или подбородок в зеркале, где я ликвидировал мелкое внезапно появившееся помимо её воли уродство, приставая ко мне с расспросами, не портит ли её внешность засохшая капля крови, замажь скорее тональным кремом и слегка попудри, и всё будет о'кей, мама, смотри – видна Йокогама…

Всё это теперь было в прошлом: на сегодняшний день Алиса более- менее устроилась в земле под роскошным дубом; я надеюсь ей там не было совсем уж паршивецки. И мне только оставалось послать ей эсэмэску, сообщить что я больше не приду в условленное время, и она теперь вольна поступать как считает нужным.

Потом я положил портсигар из титаноциркониевого сплава с дутым изображением космического корабля, садящегося на планету Европа, которая вообще-то является спутником другой планеты Солнечной Системы – подарок от президента Объединенных Российских Республик моему прапрадедушке: он был командиром корабля, фамильная ценность была передана дедушке, и далее дошла с большими предосторожностями до меня с одной единственной папиросой внутри, этого в высшей степени амплитуарного портсигара, набитой отнюдь не табаком а более высококачественным галлюциногенным содержанием; эту папиросу я выкурю перед тем, как совершить решительный шаг по ту сторону физического Бытия. Я иногда, в сложные моменты жизни когда решался вопрос, поставленный ещё принцем Датским в 1617 году « быть или ну его в салатницу?» выкуривал такую папиросу – их продавали в специализированных магазинах.

Как считает нужным – пусть сама решает: дальше лежать в земле до лучших времен, либо самостоятельно разрыться и приступить к активной форме жизни, и перед тем, как пошлю ей sms пусть больше меня не ждет, выкурю папиросу но не всю а половину и, – адью фельдмаршал Боллинброк, дорога на Константинополь заросла чертополохом.

Ключ от квартиры я спрятал, когда захлопнул за собой дверь – она найдет, оставив примету в виде трёхцветного попугая в саду увядших глициний, – если решит откопаться, чтобы было где жить: она такая же одинокая менестрелла как и я, только с более серьезными странностями в поведении, поэтому и родители от нее отказались, когда она у собственной младшей сестры прокусила вену на шее и отпила немного крови, всего грамм сто. Мне она призналась, что это ей необходимо для хорошего самочувствия раз в месяц, а родители, кстати, весьма уважаемые апологеты столичных помоек и каверн, в нашем городе заслуженные аристократы в тридцать пятом поколении, не задумываясь потащили её в психиатрическую лечебницу, очень престижную, надо сказать, там одни состоятельные абоминоги лежат, смакуют свои шизофренические картинки, а больница стоит, как выезжаешь из города, шоссе идет на супермегаполис, на холме, с него весь наш небольшой с населением полтора миллиона человек городок, как на ладони.