Людмила Седова - Опоссум прогресса. Юмористические истории

© Людмила Седова, 2021

ISBN 978-5-0053-6102-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Нет, на самом деле мир любит меня, просто я закрылась от его любви и не чувствую ее.

И что писать не знаю. Как будто и текст есть, но я не могу его собрать почему-то. Не могу поймать, он не плотный какой-то, как куча стрекоз, разлетевшихся из банки.

Они вроде бы все здесь и хочу их всех поймать, но они, пфф – и вот уже летают по всей комнате, и как их собрать теперь, я не знаю.

Вы понимаете в чем моя проблема: у меня есть все для того чтобы быть счастливой, есть все чтобы стать великим писателем, я гений даже местами, но я это все не могу собрать в одну кучу, как вот этих разлетевшихся стрекоз.

Вы не думайте. что я жалуюсь или что, нет, моя жизнь как эта комната, наполнена стрекозами под самый потолок. Плюнуть некуда. И если бы светило солнце, а я лежала бы внизу на траве, а они порхали вокруг – было бы совсем другое дело. Я бы расслабилась и от души порадовалась за свою жизнь. А так это просто членистоногие в моей комнате, кучи членистоногих, и они раздражают меня.

Они настолько бесят меня, я устала от них, смертельно. Я не знаю, что сделать с ними: то ли переловить, толи подождать зимы и открыть окно – пусть они передохнут все уже.

Хотя и других уже не будет, наверное.

Я не знаю.

– Ну что ты будешь делать с ними, – спросило мое Высшее-Я, – собирать или подождешь зимы?

– Да не знаю я, говорю же.

– Ты разве не знаешь, что собрать их очень легко – просто захотеть, позвать их и они сами соберутся в твою банку. – говорят они. – Просто позови их. Своих бабочек.

– Кого??

– Бабочек.

Не смотря на то, что мои родители были простыми работягами – я всю свою жизнь была связана с ТВОРЧЕСТВОМ, начиная от художественной школы и заканчивая тем, что у меня и по сей день есть огромная, даже бесконечно огромная любовь к музыке. Как-то в я даже шутила: «У меня в жизни была одна большая любовь – это музыканты». Откуда это пошло – я не знаю, петь и играть я не умею, хотя по одной из своих прошлых жизней я была какой-то талантливой певицей. Но, в общем, я, когда была гораздо моложе, всеми силами стремилась попасть я круг известных и талантливых людей, хотя и безуспешно. Слово богема меня привлекало и манило, сколько себя помню.

В семье у нас была одна блистательная звезда – это мой брат Дмитрий Хворостовский. Он был моим троюродным братом и когда бабушки еще были живы, мы частенько собирались за огромным родовым столом и с гордостью вспоминали Диму. Он уже был взрослым, был звездой, жил в Москве, потом в Лондоне. И Дима то, Дима се – было частой темой обсуждения на семейных застольях. У меня же к общей гордости примешивалась некая юношеская злость за то, что он бросил семью и уехал. Бабушку он очень любил, говорил, что приезжает в наш уездный город К. только ради нее и мамы, все время хотел перевести их. И, в общем, какого-то доверия и желания общаться и какого-то особого чувства родства у меня к нему не было.

Но дело конечно, не в нем, вообще внутри меня до сих пор живет какая-то липкая досада, что наша большая семья в итоге развалилась что ли и разлетелась кто куда. Наши бабушки были родные сестры и когда им было лет по 10—12, наших прабабку с прадедом с их детьми, раскулачили и сослали откуда-то из Кубани в ссылку в Красноярск, как врагов народа. Это прекрасный город, но опять же где-то живет обида, что кто-то решил за мою семью ее судьбу, и я очень долго воспринимала его тюрьмой какой-то что ли, называла холодной задницей мира.

Мои предки ехали через всю страну на одной телеге, с кучей детей, голодали, потом началась война – вообще, потрепало их, что тут скажешь. И вот, с тех пор как-то мы старались держаться вместе и собираться большой-большой семьей 4 поколений с кулебякой за большим столом. И да, трепаться за Диму было особым ритуалом.

Кстати, мой псевдоним, Вебер – это как раз фамилия моих сосланных родичей.

Но, я нет, не пела, не плясала и в своей семье была скорее панком и анархо-синдикалистом без особых талантов, но с электровеником в попе, который упорно тащил меня на приключения. Хотя да, одно время филармония и все это возвышенное искусство меня манило. И когда мне было лет 17—18, мы с друзьями подделали свои первые билеты в БКЗ, чтобы попасть на концерт. Цветных принтеров тогда у нас тогда в помине не было: подделка делалась так – из библиотечной книги вырывались такие желтоватые пустые листки. На ч/б принтере на них печатался билет и цветными ручками рисовалась печать. Мои художественные способности, наконец, пригодились, и какое-то время бродить за сценой БКЗ, залазить на леса, где висело освещение, смотреть сверху на выступление и вообще прикасаться к прекрасному было особым удовольствием.

Моим первым официальным парнем был балерун Ваня из Театра оперы и Балета. Театр Покера и Валета, как все его за глаза называли. В этом была какая-то мрачноватая правда.

С Ваней и его другом мы частенько бегали в дом Актера на дискотеку. Скажу честно, его рассказы о мире тонкого искусства Балета надолго лишили меня желания быть частью этого мира. Это был очень аццкий труд с чудовищной конкуренцией, маленькой зарплатой, постоянными подставами друг друга и ужасающим образом жизни. Белые легкие лебеди из озера в жизни были тяжело бухающими пацанами, с кучей проблем со здоровьем, и вскоре друг моего балеруна умер от гепатита и постоянного пьянства.

Тьфу ты, о чем это я, о творчестве же, об историях, обо мне конечно – таком талантливом, ведь я уже в узких кругах выпустила 6 книг. За которые мне до сих пор пишут благодарности чуть ли не каждый день.

Эта 7-я, легкая, юмористическая, биографическая. С налетом грусти, как у Довлатова. И про то, как я по жизни (а ведь сейчас мне уже за 40) пытаюсь собрать в кучу этих вот всех своих стрекоз. Истории про Красноярк, и не про Красноярск. Вообщем, читайте с удовольствием.

Время работы в РИГе «Дубенский» я всегда вспоминаю часто и подолгу. Чудесное оно было. А эту историю часто рассказываю на разных тренингах и фестиваля – ибо она прекрасна. Одно время мне пришлось сидеть в кабинете с айтишниками, двумя здоровыми волосатыми парнями, и как положено айтишникам на столе у них царил вечный бардак. Крошки, мусор, провода, недоеденный обед, ну вы в курсе))

Зимой повадилась к нам прилетать синица. Сначала мы ее подкармливали – зима была суровая в тот год. И скоро она обнаглела до того, что стала садиться на столы, клевать крошки, раскидывала лапками бумаги. Творила безобразия, короче. И в один момент всем это безобразие надоело. «Мы и сами в состоянии разводить бардак» – решили парни и стали закрывать окно. Мы вздохнули свободно, крылатый беспредел прекратился.