Жесуй Бесдеполь - Красное небо

Только есть проблема. Дело в том, что уже за десяток шагов девушка ясно видит, что кошелек плотно набит, буквально готов лопнуть от набитого в него содержимого. И совсем не какое-нибудь гнусное желание зовет поднять его и заглянуть внутрь, а простой интерес, любопытство, а кроме того это волшебное чувство внезапно, совершенно неожиданно отысканного клада.

Быстро осмотревшись, Оливия убеждается, что вокруг никого. Да и здесь, наверное, вообще редко можно отыскать людей. Забитый в тупик между высотками дворик, заканчивающийся старым, деревянным домиком, просящимся под снос, вряд ли приманивает большое количество туристов. Скорее, здесь вообще никого, кроме жильцов и госслужащих, не бывает и быть не может, разве что они забегут так же случайно, как это сделала девушка.

А толстый кошелек так и манит его скорее поднять, пока кто-нибудь не объявился. Да и сердце зачем-то колотится, мешая спокойно думать. А, кроме того, заметить кошелек никак нельзя, поскольку лежит он на вытоптанной тропе между обвисшими ветвями деревьев, и взгляд обращается к кладу лишь потому, что девушка села на лавку из дверного полотна.

Больше Оливия не выдерживает. Теперь начинает казаться, что в любую минуту кто-нибудь может появиться. Наконец, хотя бы тот, кто потерял этот кошелек. Набрав воздуха, она поднимается и идет забрать находку, успокоив совесть тем, что это в любом случае необходимо сделать.

Пожалуй, человеку, который не мечтал отыскать клад, гораздо легче для себя определить, что сделать в такой ситуации. Только вот девушка к таким людям не относится. С детства самыми интересными, самыми захватывающими дух историями для нее были те, в которых герои искали сокровище. Теперь она будто сама оказывается в такой истории, и причем наяву, да еще и в главной роли.

И вот кошелек оказывается в руках, и сердце тут же начинает биться еще торопливее, словно желает перевыполнить трудовой план по количеству ударов на день. А кошель оказывается толстым, набитым под завязку, и еле помещается в руку.

Тут же девушка стремительно оглядывается, желая отыскать любопытный взгляд какого-нибудь случайного наблюдателя, но кругом по-прежнему никого. И, увлеченная очень странным чувством стыда, Оливия торопится поскорее вернуться обратно на лавку, чтобы иметь возможность заглянуть в кошелек незаметно и уже тогда спокойно изучить его содержимое.

Потертый, толстый и явно старый кошелек, как подсказывают девушке ее знания, должен явно принадлежать старушке. И, кажется, это должно означать, что внутри, как минимум, совсем немного, но кошель набит так, что едва не лопается ткань, на которой висят клочками следы кожзама.

Выяснить можно только одним способом. Поместив кошель в юбку между ног, чтобы можно было в случае чего быстро спрятать, девушка еще раз осматривается и лишь тогда, с почтением и осторожностью, медленно открывает кошелек, разомкнув металлическую защелку.

И тут же ее ждет разочарование в виде букета разноцветных фантиков. Ближе к середине они уложены аккуратно, расправлены, а по краям смяты, будто их затолкали, как получится.

Впрочем, деньги внутри тоже оказываются, хотя Оливия их не сразу замечает и даже чуть не упускает из виду это обстоятельство. Внизу кошелька отыскивается почти десять рублей, что даже изумляет, ведь комсомолка и сама редко носит с собой деньги. Во всяком случае, больше пары рублей обычно и не нужно таскать с собой, а тут почти десять в кошельке с фантиками. Какое-никакое, а все же найденное сокровище.

Сунув кошелек в сумку, девушка остается сидеть, потому что теперь, услышав все тот же детский плач, доносящийся откуда-то из соседних дворов, она вдруг слышит его иначе, чем немногим раньше. Теперь сам плач кажется другим, потому что он сообщает новые подробности: возможно, это тот самый ребенок, который потерял целое состояние, ведь десять рублей – это для любого ребенка неисчерпаемое сокровище.

Даже интересно было бы узнать, откуда у детей столько денег. Вроде бы, светлое социалистическое будущее еще не наступило, хотя и приближается стремительно, и обещает совсем уже скоро изменить весь окружающий мир, но пока оно все еще недостаточно овладело действительностью, чтобы можно было принять наличие у ребенка такой суммы, как совершенно естественное обстоятельство.

И увлекшись мыслями, девушка едва не забывается, а теперь оглядывается снова и рассматривает тупик, в котором оказалась, уже внимательнее. Здесь стоит деревянный сарай. Дерево черное, словно обожженное, но сарай цел. Над ним густой тучей нависает зеленая лапа старого дерева. Лавку окружают кусты, рядом стоит москвич, и видна лишь дверь в подъезд двухэтажки, а кругом будто ничего больше и нет. Звуки машин и людей доносятся с улицы неопределенным эхом, не разрешающим угадать направление, и создается удивительная атмосфера. А затем из подъезда выходят две женщины, и Оливия тут же встает и торопится уйти.

Как раз в соседнем дворе плачет ребенок. Мальчик, сев в песочнице и раскинув ноги, плачет, задрав голову к небу. Вокруг ходят люди. Одна женщина, проходя мимо, даже не сдерживается, подходит и спрашивает мальчишку о чем-то, но затем встает и уходит, а отсюда, из-за угла, комсомолка не может расслышать их разговор.

Наконец, прислонившись к стене, в мыслях ощупав спрятанный в рюкзаке толстый кошель, девушка выдыхает слегка даже недовольная тем, что простояла так долго, все еще не сделав очевидный вывод. А следом она, помотав головой и таким образом выразив недовольство собственным поведением, выходит из-за угла и направляется к мальчику.

– Ты чего сопли развесил? – звучит приятный голос.

Перестав рыдать, мальчик открывает глаза и видит перед собой такую красивую, такую ослепительную особу, что даже и ему, всего лишь ребенку, становится даже интересно. Он протирает глаза, а затем взглядывает на Оливию уже не заплывшим взглядом и от удивления открывает рот, впервые увидев настолько красивую девушку.

– Ну? Чего застыл? – улыбается комсомолка.

– Я… я… поте… ря-ха-ха-л! – не выдерживает мальчик.

– Ну-ка не реви, – отвечает девушка строгим тоном.

Ребенок на удивление быстро успокаивается, хотя и продолжает шмыгать, а Оливия, смягчив выражение, продолжает расспрос.

– Что потерял, расскажешь? Вдруг я видела где-нибудь.

– День… день… гу… – продолжает мальчик шмыгать.

– Не деньгу, а деньги.

– День… ги… – ставит мальчик ударение на последний слог, но девушка решает уже его не поправлять.

– Просто деньги? – старается Оливия незаметно расспросить мальчика о кошельке. – Или еще что-нибудь?

– Да… – шмыгает тот, утирая слезы. – Деньги… и… фантики… и… бабушкин… коше-хе-хе-хе!