Натали де Рамон - Часы Мидаса. Кошачий язык

– Что она сказала!?

– Ну, что вы, дескать, Жюстену не подходите. Но, по-моему, это не ее дело! Не так ли, мадемуазель?

– Да! – Селин посмотрела на ворону, на Вурду. – А вы меня точно не разыгрываете, чтобы отговорить?

– Зачем мне это? – Вурду выглядел обиженным. – В моих интересах выполнить заказ и получить гонорар. А подходите вы друг другу или нет – не мое дело.

– Жюстен мне подходит! Мы – отличная пара! Я просто не представляю другого мужчину рядом с собой! Мы поженились бы еще в прошлом году, если бы не умер мой папа… У нас свадьба через полтора месяца, а этот кобель стал бегать от меня к другой женщине!

– П-простите, мадемуазель? Как вы сказали, кобель ?

– Да! Здоровенный кобель!

– Мадемуазель Дювалье, простите, но раз уж он такой плохой, действительно, зачем он вам? Вы красавица, встретите еще свое счастье! – Вместо седобородого дедушки за столом вдруг оказался голливудский красавец-мужчина в самом расцвете сил с томной поволокой в очах, которые, кстати, весьма выразительно поглядывали на Селин.

– Мсье Вурду, что это еще за фокусы? – возмутилась она. – Я не флиртовать сюда пришла! Мне нужен Жюстен! Я хочу, чтоб он был моим! Только моим! Я готова заплатить вам любую сумму!

Пристально посмотрев Селин в глаза, вновь седобородый Вурду произнес:

– Что ж, чужую судьбу менять – опасное занятие. Ни пожалеть бы вам потом. Однако, как говорится, желание клиента – закон! – добавил он уже лукавым голосом.

Селин испытала облегчение.

– Так делайте! Мне ничего не жаль!

– Даже его подарков? – Вурду прищурился, и Селин показалось, что его карие глаза полыхнули красным.

– Побрякушек, что ли? – Она сняла бриллиантовое кольцо и принялась вытаскивать из ушей сережки, – Берите!

– И испытаний никаких не боитесь? – угрожающе спросил Вурду, даже не взглянув на драгоценности.

– Я боюсь, – хмыкнула Селин, – только одного, что вы меня обманете.

– Э, бросьте, мадемуазель! Вы лучше вот на бумажке его портретик-то нарисуйте. – Перед Селин на столе оказались блокнот и фломастер.

– Что вы! Я в жизни не умела рисовать!

– Ничего, деточка, все получится. Я вас за левую ручку подержу, а вы правой-то, правой!

Селин недоверчиво взглянула на Вурду, но послушно взяла фломастер и, не понимая, как это происходит, уверенно принялась рисовать лицо Жюстена. В левой руке, которую держал колдун, она чувствовала какой-то особый ток крови, бежавший через спину в ее правую руку.

– А вы неплохо справляетесь, – заметил Вурду, рассматривая, что у нее выходит. – Кобель, говорите? Доберман? Бульдог? Шарпей?

– Вы еще шутите! Какая разница?

– Сенбернар? Мастиф? Пудель?

Селин хмыкнула.

– Ну, конечно же, скорее мастиф, чем пудель! Главное в том, что он, как кобель, бегает за юбками! Верните мне его, я без него не могу! – А тем временем ее рука продолжала рисовать и уже изображала часы на руке Жюстена. – Я даже подарила ему папин золотой «ролекс», с которым мой папа никогда не расставался!

– «Ролекс»? – Вурду был откровенно изумлен. – Пижонские часы для нуворишей? Неужели ваш отец не мог позволить себе что-нибудь посолиднее?

– Собственно, они вовсе не «ролекс», просто очень огромные и на массивном браслете, папа называл их так в шутку. – Селин нашла нужным заступиться за отца. – На самом деле они какой-то неведомой фирмы «MIDAS», так написано на циферблате, и папа купил их совершенно случайно. В Тунисе, на улице. Очень давно, я еще училась в коллеже, папа проводил со мной каникулы.

– Ах, вот оно что, – безразлично произнес Вурду и зевнул, но тут же прикрыл рот рукой и потер глаза. – Простите, не выспался я сегодня. Полночи пришлось с одним клиентом возиться… Так, в котором часу точно вы хотите, мадемуазель Дювалье, чтобы я начал реализовывать ваш заказ?

– Чем раньше, тем лучше! Или нет, постойте! – Селин посмотрела на свои часы; они показывали около двенадцати. – От вашего Барль-ен-Бри до Парижа ехать минут тридцать. Так что, давайте-ка, в половине второго или даже ровно в два! Вдруг я попаду в городе в пробку? А я хочу успеть добраться до банка и войти к Жюстену в кабинет, чтобы он сразу же упал к моим ногам и поклялся, что я – его единственная женщина навсегда!

Вурду усмехнулся.

– Только дети могут верить клятвам, а взрослые люди обычно ценят поступки.

– Вы правы, но главное, чтобы он был мне предан и верен, как овчарка!

– Так все-таки овчарка, а не мастиф?

– Нет, только мастиф! – Селин весело поддержала знакомую шутку; она ей уже нравилась.

Вурду вдруг посерьезнел:

– Вы еще можете передумать, мадемуазель Дювалье. Пока время есть.

Селин иронично прищурила глаза.

– С переодеванием, интерьером и ресторанным сервисом у вас, мсье Вурду, здорово получается. Я в восторге! Но вдруг с Жюстеном вы не справитесь? Ну, просто по техническим причинам?

Вурду повел бровью и с усмешкой пригладил бороду.

– Не обижайте меня, мадемуазель Дювалье. Гарантирую, ровно в четырнадцать ноль-ноль ваш мастиф будет абсолютно соответствовать вашим требованиям.

Селин фыркнула.

– Хорошо. Я выписываю вам чек. – И полезла в сумочку за чековой книжкой, а настенные часы начали мелодично вызванивать полдень.

Примерно в то же самое время, когда Селин чудесным образом рисовала своего жениха, тот направлялся в восемнадцатый округ.

Жюстен Шерви, крупный импозантный молодой мужчина, был управляющим банком своего потенциального, а ныне уже покойного тестя. Иными словами, он управлял банком, контрольный пакет акций которого теперь унаследовала Селин. По вторникам с утра Шерви лично объезжал все парижские филиалы банка. Эту традицию некогда ввел сам мэтр Дювалье, а теперь, когда его не стало, продолжал будущий супруг Селин. Определить точное местонахождение мсье Шерви в этот день не мог никто, да и не стал бы этого делать, зная добросовестность и пунктуальность управляющего.

Однако отец Селин ездил с шофером, Шерви же совершал свое турне, самостоятельно сидя за рулем, что, с одной стороны, способствовало демократичности имиджа молодого управляющего, а с другой – давало ему возможность провести пару часов в восемнадцатом округе, где как раз таки никакого филиала не было, зато жила его Рыжуля. Милая и кроткая – в отличие от воинственной наследницы мсье Дювалье, которая считала его, Жюстена, такой же собственной собственностью, как особняк в шестнадцатом округе и контрольный пакет акций.

Конечно, в основном именно благодаря своему находчивому и настойчивому роману с дочерью хозяина, Жюстен Шерви занял такой пост, и будь жив старик Дювалье, Шерви был бы вынужден – ради благополучия и карьеры – жениться на Селин и всю свою оставшуюся жизнь играть при ней роль ручной болонки.