Йен Странник - Не здесь

В улыбке продавца невозможно не узнать присутствие шеф-мастера. Маленький штрих, нюанс, тончайшая нить, вплетённая в события лично.

Девочка в восторге. Её даже назвали юной леди, а не малышкой или деточкой, как обычно. Родители озарены тем бесхитростным, мимолётным счастьем, глядя на дочь. Мир вокруг вспыхивает радужными переливами и жемчужными отблесками, воздух трепещет от рождающихся звуков, сливающихся в мелодию, создающую ощущение сказки. Иллари Таграт старался не упустить ни единого фрагмента всплеска радости, счастья, доброты и благодарности. Музыка вливалась приправой в каждый кусочек первого слоя великолепного блюда, приготовленного для него, Наместника Четвёртого сектора.

Впитав все крохи вырвавшихся наружу эмоций, дождавшись, пока стихнут последние звуки, Таграт выдержал паузу и погрузился глубже.

Эта же девочка, уже девушка, сидит перед клавиатурой концертного рояля. В зале только она и учитель. Старый профессор, опирающийся на крышку инструмента правой рукой. Левая не слушается после перенесённого удара. Но и одной руки хватает, чтобы раскрыть секреты мастерства. Ноты мелким плотным бисером заполняют строки большого белого листа. Между ними вспомогательные знаки, через которые композитор пытался выразить своё состояние и донести эту информацию до исполнителя. Но этого мало, недостаточно просто прочесть все символы и передать звуками скупо описанные чувства. Настоящий виртуоз обязан заполнить произведение собой. Между музыкантом и музыкой не должно остаться ни малейшего промежутка, ни струн, натянутых на мощную раму, ни клавиш, ни собственных пальцев. Только он и музыка. Только она и музыкант. Все посредники не имеют значения. Это пытается донести учитель до ученицы. И для этого вполне достаточно одной руки. Или взгляда глаза в глаза. Взгляда, через который на девушку смотрит шеф-мастер, подсказывая, побуждая.

Репетиция за репетицией, повторение за повторением. До полного изнеможения, до обморока от напряжения и усталости, пока в стенах небольшого зала не зазвучит музыка, способная проникать до глубин души, пока старый учитель не скажет: «Благодарю, маэстро, я не зря прожил свою жизнь».

Удивительный коктейль из усталости и удовлетворения, приправленный всё ещё гуляющим по коридорам консерватории отзвуками блестяще исполненного концерта для одного слушателя. Умиротворённая радость старика, которого смерть уже держит за безвольную руку. Цветные искорки проносятся вслед за ускользающими вибрациями, вспыхивая оттенками оранжевого и лилового. Ароматы сирени, лаванды и орхидеи смешиваются и заполняют собой пространство вместо затухающих звуков, последними слетевших со струн рояля. Плотный поток эмоций, воссозданный шеф-мастером на втором слое блюда выше всяких похвал. Иллари Таграту хочется ещё, и он погружается на следующий.

Блестящий концерт, посвящённый памяти учителя закончен. Лучшие произведения сыграны на бис неоднократно. Занавес опущен, воодушевлённая публика нехотя расходится по ночным улицам. Девушка возвращается домой. Дом всего через пару улиц от концертного зала. Комната родителей на втором этаже, а ей отдали всю мансарду, где есть спальня, отдельная душевая, маленькая библиотека и репетиционная со старым, но чудесным инструментом.

Последний поворот, за которым она увидит свет в окнах гостиной, где родители ждут возвращения дочери после очередного маленького триумфа.

Перед тем, как потерять сознание, девушка успевает ощутить чьё-то приближение. Крепкая рука хватает её и притягивает к чужому туловищу, вторая плотно прижимает к лицу влажную тряпку. Закричать нет возможности.

Очнулась похищенная в комнате с маленьким, заколоченным снаружи окошком под самым потолком. Её одежда куда-то пропала. На ней вообще не оказалось никакой одежды. Голова гудела, словно она просидела весь концерт внутри литавры. Сквозь туман ощущений прорезался страх, постепенно превращавшийся в ужас.

На внутренней стороне небольшой двери не оказалось ни ручки, ни замочной скважины. К страху и ужасу добавились паника и отчаяние. Иллари Таграт насторожился в предвкушении особых оттенков. Но похититель оказался однообразен и скучен. Он приходил в подвал почти каждый день, приносил еду, насиловал девушку, садился на край тахты и, не обращая внимание на мольбы, слёзы и обещания никому не рассказывать о происходящем, если её отпустят, какое-то время рассказывал о бабочках. День за днём, неделя за неделей. Отвратительное однообразие, безысходность, рассыпающиеся в прах надежды, примитивная мерзость происходящего. Но однажды, что-то неуловимо изменилось. Наместник не мог не заметить, как в выражении лица насильника проступают черты шеф-мастера. Сегодня похотливый верзила оказался изобретателен и весьма оригинален. Тупой страх, понимание бесполезности сопротивления, безразличие к происходящему и желание просто умереть сменились на недоумение, страх, иной чем прежде, боль, ненависть, осознание собственной беспомощности. Накатила новая волна уже притупившегося стыда от собственной наготы перед чужим человеком. Эмоции перехлёстывали через край терпения, сознание готово было отключиться, чтобы не видеть, не чувствовать, не думать… Сгустки чёрного взрывались трёхмерными кляксами, отливающие холодным блеском капли разлетались в стороны. Сердцевина взрыва раскалялась, пульсируя багровым. Какофонию звуков резал скрежет рвущегося металла, воздух вокруг осыпался осколками вдребезги разбитого стекла. Все чувства Иллари Таграта пели, рыдали, кричали от муки и блаженства с каждым новым актом творимого насилия. Ощущения времени и пространства пропали. Сознание дегустатора словно маленькое утлое судёнышко кидали штормовые волны.

Когда буря выдохлась и ощущения перестали рвать душу на части, Наместник глубоко вдохнул, чтобы погрузиться ещё глубже, но что-то удерживало его на только что исчерпанном слое. Или нет? Неужели шеф-мастер заложил тут ещё какие-то оттенки и ароматы?

Ожидание оказалось не слишком долгим. Вопреки обыкновению, насильник не ушёл после разглагольствования о летающих насекомых. Только теперь девушка заметила, что её похититель был пьян. Рассуждая об особенностях бабочки Урании, он говорил всё менее и менее внятно, пока не повалился на бок. Тело ещё не освободилось от влияния извне. Режиссёр не отпустил избранную марионетку, давая возможность сцене длиться дальше, до иной развязки.

Луч надежды блеснул из нереального далёка. Ненависть лавиной обрушилась, вытесняя остальные чувства. Стараясь не шуметь, девушка выскользнула из своей тюрьмы, поднялась по ступенькам наверх. Чистенькая опрятная гостиная, шторы плотно задёрнуты, поленья в камине почти прогорели, на скобе, приделанной к стене, висят чугунные инструменты.