Анастасия Затонская - Избранное-2019. II Всероссийский литературный конкурс о животных «РяДом»

Но голод не тетка, и я, специально задержавшись у ворот, нередко видел, как песик украдкой пробирался к оставленному мной на тропинке, по которой он выходил из-за забора в «свет», пакету с продовольственной «передачей», аккуратно брал его в зубы и утаскивал в глубь своих владений.

Светка, наблюдающая за нами сверху из окна, потом сообщала мне:

– А твой-то запасливый какой! Немного поел из пакета, а потом стал зарывать косточки в землю по разным углам. Вот забудет, куда спрятал, и пропадет его еда…

– Это у них «нычки» называется, – авторитетно пояснял я жене. – Все псовые такие, делают запасы на черный день. И никогда не забывают, куда заныкали!

Потом Эфиоп пропал на целую неделю. Была глубокая осень, пробрасывало первым снежком, а в это время, я знаю, случаются «собачьи свадьбы». Когда жил в Эвенкии, по Туре в такую пору носились целые вереницы кобелей – в десять и более особей, с высунутыми языками преследуя единственную, «пришедшую в охоту даму», и свирепо грызясь между собой за право быть удостоенными ее внимания.

Видимо, и наш созревший Эфиоп прибился где-то к такой вот свадьбе и носился с ней по городу несколько дней кряду. Это если так. А на самом деле с ним произойти могло что угодно – жизнь бродячего пса всегда висит на тоненькой ниточке, и оборвать ее может всякая случайность.

Но, к своему облечению, через неделю я снова увидел Эфиопа. Выглянул утром в окно, а он вот, голубчик, пятится задом, пытаясь порвать тянущуюся от его шеи к дощатой конуре цепь и возмущенно гавкая при этом. Все понятно: Эфиопа приняли на «штатную» службу, и даже будку ему сколотили!

Правда, первые несколько дней «собакен» отказывался признавать тесный ящик за своё жилище, но затем, когда, видимо, ему надоело испытывать прочность шкуры на ветро-влаго-снегопроницаемость, все же стал время от времени в будку залезать. А сейчас его плутоватая мордаха торчит из конуры с таким видом, как будто он в ней родился и живет всю свою пока еще небольшую собачью жизнь.

Вот теперь можно быть спокойным за судьбу Эфиопа – она у него конкретно определилась. Ну да, он не на воле, и про собачьи свадьбы ему, увы, придется забыть, разве что к нему забредет какая приблудная «невеста» или сторож сжалится и отпустит его погулять. Но зато пес точно будет жив и всегда сыт, и даже с крышей над головой!

Я по старой памяти все же время от времени наведываюсь к Эфиопу – конечно же, не с пустыми руками, – и он встречает меня, как своего старого знакомого, приветливо машет пушистым хвостом и даже улыбается!

Ну и живи себе, мой четвероногий приятель Эфиоп!

Я привез в Туру (кто не знает – этот поселок является административным центром Эвенкии) из омской деревни белоснежного крольчонка с темненькими ушками, которого мне подарил брат. Жена и сын тут же влюбились в это очаровательное создание. Назвали его Стёпкой.

Он ел все: хлеб, яблоки, капусту, хрупал сеном. Мало того, оказалось, что это кроткое существо с удовольствием уплетает сыр и колбаску!

Клетку для кролика построили большую, с решетчатым полом, обтянутую металлической сеткой. Степка дисциплинированно делал все свои отхожие дела только в одном углу клетки. Под этот угол поставили корытце – вот туда Стёпка и журчал тихонько, когда подходило время. Я был страшно горд за своего любимца.

– Смотрите, мерзавцы, и учитесь! – внушал я живущим у нас двум ленивым и шкодливым котам – Митьке и Тёмке. – Вот кто у нас настоящий чистюля. А вы дуете, куда ни попадя!

Коты в ответ лишь презрительно щурились.

Стёпка не выносил долгого сидения в клетке. Кролик вставал на задние лапки и начинал быстро-быстро скрести передними по сетчатой стенке или крышке клетки и был похож в такие моменты на рассерженного гномика в белых штанишках. Или начинал привлекать к себе внимание тем, что хватал зубами и швырял по всей клетке блюдце для воды. Причём все это проделывал молча.

Он вообще оказался молчаливым зверьком. А голос свой – отчаянный, пронзительный визг, больше похожий на свист, – Стёпка обозначил лишь дважды. Кто-то из домочадцев нечаянно наступил ему на лапку. От Стёпкиного вопля у всех тут же заложило уши. А другой раз крольчонок издал точно такой же вопль, но только ликующий, когда разогнался и покатился на лапках по линолеуму – как на коньках. Он стремительно скользил по полу, прижав ушки к спине, и восторженно свистел! Это надо было видеть.

Шкодил Стёпка не хуже котов, правда, по-своему. Во время прогулок по квартире ему понравилось обгрызать обои. Только его турнут от одной стенки – он улепетывает, смешно вскидывая куцехвостый зад, к другой. И опять за своё. Однажды, во время важного разговора, телефон у меня неожиданно замолчал. Я поклацал по рычагу, дунул в трубку. Телефон не работал. И тут из-под стола выкатился Стёпка. Я нагнулся, заглянул под крышку стола. Точно! Свисающий телефонный шнур был перерезан кроличьими зубами как ножницами.

Таким же образом Стёпка расправился с проводом зарядного устройства радиотелефона, обгрыз, где мог достать, оплётку шнуров к холодильникам, утюгу, проделал две внушительные дырки на жёстких джинсах сына, неосмотрительно оставленных им на кресле, продырявил практически все домашние тапочки…

– Я не могу больше, что же он, гадёныш, делает! – чуть не плакала Светлана, выметая из зала веником (тоже обгрызенным!) ошмётки от обоев, газетные клочья, штопая дырки в простынях, наволочках, футболках – Стёпка «брал на зуб» все, что ему подворачивалось и куда он мог запрыгнуть.

– Да его же когда-нибудь током убьет! Вы куда смотрите? Или не выпускайте его вообще или привязывайте.

Но Стёпке все эти проказы прощались. Сама же Светлана и выпускала его погулять. Стёпку в доме полюбили все – за его живой нрав, за чудесную, ослепительно белую шубку, кокетливо «подведенные» тёмной краской глаза, очаровательный куцый пушистый хвостик… Да просто за то, что он есть.

Иногда я возвращался с работы раздражённый, усталый. И грозился в пространство:

– Брошу все к чёртовой матери, надоело!

Но понаблюдав, как Стёпка носится кругами по квартире, совершая при этом немыслимые прыжки вверх или вбок, вокруг своей оси или даже назад, как он радуется жизни, как замирает под рукой, давая себя какое-то время погладить по спинке, и особенно – за ушками, оттаивал.

– Ничего, Стёпка, – говорил я. – Выживем! А ты знай себе, прыгай, зайчишка этакий…

В общем, мы уже не представляли свою жизнь без этого очаровательного, жизнелюбивого и озорного существа.

Беда пришла, откуда её не ждали. В один из праздничных новогодних дней сын озабоченно сказал:

– Стёпку ноги не держат…

Все бросились к клетке. Кролик пытался встать и валился на голову, подворачивая её.