Алексей Зубов - Шутки дебильные

– Их кот, наверное, знакомится с квартирой, – сказала она, через силу улыбаясь.

– Ихний его еще вчера завез. Да, это у мужа фамилия такая: «Ихний».

– Ихний Тарас Григорьевич, – улыбаясь подтвердил сосед, – прапрадед мой из запорожских казаков.

Придя домой, Гриентали молча совершили вечерние туалетные процедуры и, не разговаривая, легли в постель.

– У Ихнего музыка, – сказал, не подумав, Александр Борисович.

Тамара Александровна включила ночник.

– Так. Хватит с меня. Или ты или я – кто-то идет спать в гостиную.

– Томусик! Лапочка.

– Всё. Забыл об этом. Потерпишь. Каков наглец! Где ты нашел этих Ихних? Объявления давал?

– Зачем ты? Ты же сама говорила, что тебе нравится аромат Ихнего чай, жена Ихнего интеллигентная дама.

– Я тебя убью сейчас.

Тамара Александровна лежала, и всё сознание ее клокотало. Всю жизнь она считала, что только грамотная речь очистит и возвысит душу народа, что говоря правильно, мы и жить будем правильно (она и мне выговаривала: «Как ты выражаешься, ужас!» – я только кряхтел).

Она представила, как говорит сотрудницам: «Ихние – люди милые и воспитанные», и делает

паузу не там. На глазах выступили слезы.

Мы встретились с ней несколько дней назад. Она была холодна.

– Я должна предупредить тебя, хоть мне это и тяжело, – сказала она, отводя глаза в сторону, -

если ты намерен встречаться с Ихними, восторгаться Ихними… одним словом, или я, простая русская интеллигентная женщина, или Ихние.

– Тома, – сказал я искренне, – зачем мне Ихние, я ведь как Ихние – ни говорить, ни думать.

Вечером мы втроем читали Блока и плакали. От соседей доносилась музыка.

– Что за воспитание у Ихнего – мужа.

– Не лучше и у Ихней – жены.

Мы не осуждали их нравы, Боже упаси, но нам безумно хотелось отгородиться от Ихнего.

…

Цезарь и Клеопатра.

Ледневы собирались в гости.

Таисия Сергеевна – жена, очень милая дама лет так сорока «с хвостиком» – важно ходила по комнатам без тапочек, в только что вынутых из целлулоидной упаковки бежевых колготках, шикарном, декольтированном вечернем платье и черной, дорогой и легкой, как пух, дохе, накинутой поверх – следовало понять, идет ли это платье к дохе. То, что платье под дохой видно не будет, а в гостях, разумеется, доха будет снята – нужды не было.

Таисия Сергеевна периодически подходила к высокому, в пол зеркалу и задумчиво подкрашивала губы. Не красила, а только пробовала. Дело в том, что с помадой следовало еще определиться. Ее, помады, было много, но вся была «не совсем та».

Петр Николаевич – муж, высокий и очень приятный – был уже в брюках, джемпере и даже в уличных сапогах, которые были, как обычно, изумительно, до восторга начищены. На голове его красовалась стильная аристократическая кепка, которую Петр Николаевич начинал носить с первых заморозков, и до весны. Шапка-ушанка у него была, и очень неплохая, но она всю зиму хранилась на антресолях в чемодане – Петр Николаевич на морозной улице бывал не долго: только от подъезда к машине и от машины к подъезду.

Он сидел на маленьком топчанчике в светлой и уютной прихожей, дожидаясь жену, и разговаривал по телефону с коллегой – хоть время, как будто, было не рабочее, но дела оставались делами.

Владимир Николаевич был хозяином и, заодно, и директором крупной логистической фирмы.

Ледневы собирались в гости «просто так» – без повода. Просто провести часок-другой с хорошими людьми – Мухиными, которых знали тысячу лет. Просто поболтать. Просто, в конце концов, выпить по рюмке коньяка.

Вся квартира Ледневых представляла собой живописную картину беспорядка, порадовавшую бы любителей фламандской школы – по всем стульям и креслам были разбросаны перемеренные только что юбки и кофточки разных расцветок и кроев, диван был завален платьями и даже дачными сарафанами с кучей плечиков, лежащих поверх всего, как хворост. Для чего-то на столе еще лежала бабушкина шаль – не модная, к сожалению, но очень «богатая».

Атмосфера квартиры была праздничной, напряженной и бодрящей.

– Это ужасно, – говорила Таисия Сергеевна, разглядывая себя в зеркало, – это надо как-то убрать. Как-то вот так. Петенька! Договорись с Самойловым, пусть он уберет вот это!

И Таисия Сергеевна обхватила свою ногу выше колена и стянула, как ей казалось, «лишнее» назад. Повертев ногой влево-вправо, оценив желаемое, она распрямилась и подумала мгновение, и снова обратилась к мужу:

– Я думаю, надо вот здесь еще убрать.

Теперь Таисия Сергеевна оттягивала ладонями назад, к ушам щеки, и при этом разглядывала себя, изящно склоняя головку туда-сюда, будто кивая зрителям со сцены, – она прикидывала, как она отлично будет выглядеть после того, как Самойлов уберет «лишнее» со щек.

– Тася, – отрываясь от разговора, заметил Петр Николаевич (он был на редкость сдержан и отменно воспитан!), – ничего не нужно убирать. Только Самойлова зря тревожить. Я, наоборот, считаю, что тебе бы пошло чуточку пополнеть.

Таисия Сергеевна встрепенулась и оторвалась от зеркала.

– Как пополнеть! Живот нарастет сразу! Ты не понимаешь. Пополнеть! Разве в попе?

И Таисия Сергеевна изогнулась так, как и тренер фитнес клуба не сумеет. Но, что хотела, увидала.

– Чуточку пополнеть. В бедрах. У «звезд» секси теперь часто чуточку полные бедра – они лучше смотрятся на экране. А можешь и не полнеть, у тебя и так ноги «звезды».

– Врешь, – расплываясь счастливой улыбкой, объявила Таисия Сергеевна, – про ноги – врешь! Ну-ка, смотри мне в глаза!

Она уселась прямо в дохе на колени мужу.

– Скажи честно: про ноги врал? В глаза смотри!

Петр Николаевич распрямился и убрал телефон на вытянутую руку.

– Может, мне разуться?

– Нет! Что ты! Времени нету! Вот посмотрим, как ты будешь себя вести у Мухиных…

Таисия Сергеевна встала и прошла в комнату к шифоньеру.

– Иваныча загружайте первым и немедленно в рейс, благословясь – «Альфа» платит всегда наличными, понимаешь? Такие клиенты на вес золота. А в «Бету» отправь Саныча. Только проверь, не пил ли он? По глазам проверь, как еще-то, если чеснок с салом трескает. Если зрачки узкие и подозрительно честные, без его шахтерской наглости, лучше замени. «Бета» подождет – они с нами за прошлое не полностью рассчитались, – учил уму-разуму своего зама Петр Николаевич.

От шифоньера раздался строгий, вопрошающий голос супруги:

– Лапусик! А где мои черные зимние сапоги? Ты их не выбросил случайно? Стоит мне отвернуться на минутку, ты норовишь все выбросить! Если я узнаю, что ты их выбросил, – продолжала Таисия Сергеевна с чуть приметной дрожью в голосе, стряхивая, наконец, доху прямо на пол – стало и вправду жарко, даже и без дохи, – я не знаю, что с тобой сделаю. Убью, наверное.