Сергей Ленин - Маленькие иркутские истории. Материалы для спектакля

Право первого удара я снисходительно предоставляю старику.

Он внимательно сквозь толстые стекла очков смотрит на меня. Все его небритое лицо излучает волнение, он весь напряжен, как тореадор перед выходом на бой с быком. В его пьяненьких глазах читаю испуг и тоску. На кону его конь, его друг, может быть, единственное живое существо, которое так любит и понимает своего хозяина. Дед предлагает мне сделать удар первым. Все затихли в ожидании чего-то важного и пугающе увлекательного. Началась игра. Я переворачиваю кий обратной, толстой стороной к шару, выставленному на ударную позицию. Начинаю замахиваться. По клубу пробегает волна, такая нервная и упругая от затаенного дыхания зрителей.

Я бью сильно. Шары, как невесомые мячики, разлетаются во все стороны, ударяясь друг о друга, о борта, меняя траектории, мечутся по столу. Два или три шара сдуру залетели в лузы. Пока подслеповатый дед смотрит в одну сторону, я ловко, как маститый шулер, рукой забрасываю шары один за другим в лузы с другой стороны. В результате ловкости рук шулера-гроссмейстера осталось провести всего один удар. Шар расположился в створе лузы, и я его забиваю.

«Восемь – ноль, гроссмейстер победил за два удара», – в зале стоит гробовая тишина. Зрители напряженно молчат. Затем мы все выходим на улицу. Дед подводит своего коня, кто-то сердобольный уже распряг его. Обнимая коня за голову, плача и срываясь, дед тихо и печально произносит: «Прости меня окаянного, Серега (так звали коня, он оказался моим тезкой). Проиграл я тебя по пьянке, водка сгубила… Что ж я буду делать-то без тебя, кормилец ты мой… Как жить-то дальше, не зна… ю-ю», – протяжно завывал старик. Он говорил, а мы чувствовали ком у него в горле, слова давались ему с трудом, сердце плакало. Рушилась жизнь. Дед плакал и продолжал причитать.

Конь смотрел на него грустными глазами и, казалось, что он до конца понять не может, что же приключилось. Но приключилось определенно что-то очень страшное. Серега-конь покорно стоял и ждал, что будет дальше, ждал свою участь. Он ведь за долгие годы жизни научился понимать человеческую речь, отличать тревожные интонации в голосе хозяина. Я сам чуть не прослезился от такой трогательной, выворачивающей душу наизнанку, сцены. Втихаря подаю Юрке-завхозу бутылку водки, глазами показываю на старика. Юра все понял и сзади, тоже тихо, подсовывает эту бутылку в руку старику.

Тут я говорю: «На хрен мне этот конь, на мясо не годится – слишком старый, заготавливать сено, чтоб его кормить, у меня нет времени. Готов обменять коня на бутылку водки». С каждым моим словом глаза старика становились светлее и светлее, в них просыпалась надежда. «Может еще не все потеряно», – стал думать он. А последняя фраза и осязание бутылки в своей руке просто всколыхнули деда. Он чуть не запрыгал от радости: «Вот бутылка водки, смотри гроссмейстер! Забирай ее, пожалуйста, дай нам с конем Серегой дожить нашу жизнь привычно, как жили мы все эти годы», – кричали его глаза. Наверное, он никогда в жизни не испытывал столько счастья, обрушившегося на его седую, лысеющую голову. Он весь светился, ликовал.

Толпа гудела, глядя на этот спектакль, в котором один молодой придурок в одночасье довел до смертельного отчаяния и вернул к жизни старого труженика-водовоза. Я приказал: «Открывать все бутылки из нашего ящика. Всем пить за дружбу и счастье». Мужики с большим удовольствием отдались этому занятию. В процессе пьянки кто-то разболтал деду, как его надули. Потом толпа умилялась от созерцания картины, как дед гонял меня по всему клубу с оглоблей в руках. Я, казалось, бегал по стенам и потолку, дед долго не мог угомониться. Потом он устал. Мы присели, обнялись, расцеловались.

«Прости меня молодого дурака, ведь все это я затеял не со зла», – искренне и ласково, без всякой иронии просил я деда. Мы с дедом были звездами первой величины на этом пьяном бильярдном шабаше. А дед Михалыч уже не обижался, он был мудрый и добрый. Всем было весело. В простой теплой обстановке мы наслаждались отдыхом и непринужденным общением. Молодые и старые, русские и грузины, якуты и украинцы – все, кого судьба забросила в этот северный поселок на вечной мерзлоте, являлись жителями одной великой страны, имя которой Советский Союз.

Из стройотряда мне пришлось выехать досрочно, взяв характеристику и хорошие рекомендации. Они понадобились для прекращения уголовного дела, которое состряпал против меня гнусный майор Зотов из Кировского РОВД, а помогал мне «разрулить» ситуацию Шипулин Виктор Васильевич – следователь из того же райотдела. С мешком вяленой рыбы за спиной и с двадцатью шестью рублями своего заработка я вернулся домой…

Вот, прочитает моя доченька эти строки и подумает: «Каким же юморным баламутом был ее папа в молодости!»

Мутное время перестройки опускалось густым туманом на когда-то самую сильную социалистическую страну. Шли девяностые годы двадцатого столетия. Потрескивали сучья в таежном костре. Он, как одинокий маяк посреди океана, отбрасывал световые блики в кромешную темноту, указывая путь к человеческому логову в лесной глуши. Языки пламени плясали свой танец с бубнами. Только бубны уже все обгорели, а пепел от них унесло выше сосновых вершин и развеяло по всему околотку еще никем не тронутой тайги. Вернее, она была слегка тронута людьми. Летнаб (летчик-наблюдатель) пожарной авиации по охране лесов Толик Семенов по блату забросил корешей в почти непроходимую тайгу. Видишь ли, они устали от мирской суеты. Стресс им снять надо необычным образом, понимашь. Вот и залетели в таежную глушь к истокам реки Лены. Ох, если бы Серегина жена Лена увидела эту сцену, она бы дала просраться всем этим отшельникам, валяющимся в дымину пьяными в палатке. Ух, блин, по их хрустальному и ранимому самолюбию проехал бы отрезвляющий бульдозер здравого смысла. Но цивилизация была далеко. Мужики, громко посапывая, смачно храпели, а Леопольд сидел один. Ему взгрустнулось. Мохнатые крылья трогательных воспоминаний накрыли сознание уже немолодого самобытного художника, возвращая его в далекие годы молодости и беспечности. Перед ним открылось полотно его жизни, пожалуй, самая милая, самая дорогая и трогательная картина.

Вот Леопольд сидит в своей художественной мастерской, что в подвале кинотеатра «Пионер» на улице Карла Маркса в Иркутске. Он весь поглощен работой. Предстояла премьера фильма «Виннету – вождь апачей», и надо было своевременно сделать рекламный плакат. Работа близилась к концу, но вдруг нечаянно опрокинулась банка краски. Она залила пятном мужественное лицо главного героя Пьера Бриса.

– Ну блин, – начал чертыхаться Леопольд, – опять непруха сегодня.